оспинами от турецких пуль.
Вскоре от пристани вверх по каменным лестницам двинулась скорбная процессия. Впереди офицеры несли тела Чернова и Яковлева, следом шли матросы с носилками, на которых лежали девять их павших товарищей. Толпа на причале раздалась. Многие крестились, слышались вздохи и всхлипывания баб. Тела пронесли под полуразрушенной в осаду башней и внесли в широкие двери маленькой Михайловской церкви.
Мертвых положили перед аналоем, старый дьячок зажег свечи, в полумраке храма их мятущееся пламя бросало тени на лица убитых и, казалось, они оживают. Все вышли — отпевание и похороны были назначены на завтра.
Через два часа на шлюпке из госпиталя вернулся Франковский и сообщил, что Перелешин умер, не приходя в сознание. Старший офицер заперся в своей каюте и не выходил до вечера.
Ужин в кают-компании был печальным. Направляясь туда, Володя слышал, как Баранов, не желая беспокоить Перелешина, сам давал приказания боцману насчет завтрашнего дня.
— Возьмешь сколько надо матросов и в шесть утра пойдешь на шлюпке на Михайловское кладбище рыть могилу. Понял?
— Так точно, ваше благородие, обе могилы акурат выкопаем, — отвечал боцман.
— Почему обе? — несколько оторопев, спросил командир.
— А как же, ваше благородие, одну для благородных, офицеров то есть, а другую для нашего брата — матрасиков.
— Да ты что мелешь, дурак, — Володя в первый раз услышал, как Баранов в гневе повысил голос, — каких «благородных», каких «матросиков»? Одну могилу копай, слышишь?! Вместе дрались, вместе богу душу отдали, вместе и лежать будут! И памятник общий поставим[7], понял? — уже мягче сказал он.
— Так точно, понял, ваше благородие, — отвечал Власов, и в его голосе не было обиды за полученный разнос, а только удивление. Он прошел мимо Володи, не заметив его, скребя в затылке и бормоча:
— Вот времена пошли, — чтоб офицеров с нашим братом хоронили! Чудеса!
В кают-компании одобрили решение Баранова. Ужин прошел в молчании, окончив его, все по очереди пожали руки старшему офицеру и Володе и разошлись по каютам.
Днем «Весту» вытягивали на эллинг и осматривали борта ниже ватерлинии. Хотя снаряды и оставили на металле довольно глубокие царапины, но пробоин и трещин не было.
В этот вечер, ложась спать, Яковлев с благодарностью вспомнил о том, что Баранов обещал завтра послать телеграмму отцу о гибели Андрея. Володя страшился необходимости сделать это самому.
На следующее утро, после краткой панихиды, траурная процессия выступила из Михайловской церкви. Все высшее командование Севастополя, весь экипаж «Весты», за исключением вахтенных, были здесь. 12 гробов плыли вниз по Екатерининской улице на плечах офицеров и матросов, за ними, блестя штыками, шел почетный эскорт. Следом текла толпа народа. Баранов нес гроб подполковника Чернова, и никому не разрешил сменить себя. Наконец достигли Графской пристани, миновали белокаменный портик и спустились по широким ступеням лестницы. Здесь ждали баркасы и шлюпки. Гробы поместили на большую, обитую крепом шаланду, провожающие разместились в шлюпках. Паровой катер дал протяжный гудок и потащил длинный караван на буксире.
Все ближе и ближе башня Михайловского форта, вот деревянный причал с обросшими водорослями сваями. Процессия поднимается в гору, к воротам в ограде, белеющей среди желтой выжженной солнцем травы, по слепяще белой пыльной дороге.
Володя снова входит на это кладбище, где недавно они с Андреем слушали заунывный вой ветра в крестах из пустых бомб и читали эпитафии погибшим.
«Быть похороненным на этом кладбище, среди героев осады — большая честь», — подумал Володя и решил непременно сказать об этом батюшке — для утешения старика.
Гробы поставили по сторонам могилы, и престарелый архимандрит, настоятель Херсонесского во имя святого равноапостольного князя Владимира монастыря обратился к собравшимся:
— Братья, — сказал он, — я напомню вам слова Евангелия от Иоанна, глава 15, стих 13: «Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя».
Он долго говорил еще, но Володя больше не слушал, повторяя про себя: «душу свою положит за други своя». Да, и Чернов, и Перелешин, и Андрей умерли за других, за всю команду… за други своя…
Ударил залп, гробы опускали в землю. Комья каменистой, желтой земли застучали о крышки. Сзади донесся грохот. Володя обернулся — далеко, у того берега бухты, стояла «Веста», окутанная дымом. Залпом из оставшихся орудий прощалась она с убитыми…
ЛитВек: бестселлеры месяца
