- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (39) »
вскочил, вынул ножик и стал орать, что научит сукина сына правилам хорошего тона. Тогда и Чинк вытащил ножик. Если бы их не разняли Вэл, Джо Тернер и Цезарь, Джонни бы наломал дров. А так ничего не случилось, если не считать поваленных столов-стульев. Никто ничего бы не заметил, но нашлись истерички, которые подняли жуткий крик: им показалось, что вот-вот начнется настоящее кровопролитие.
Вдруг она хихикнула. Мейми вскинула голову и строго заметила:
— Ничего смешного тут нет.
Дульси помрачнела.
— Я не смеюсь, — сказала она. — Я боюсь. Джонни его убьет.
Мейми окаменела. Прошло несколько десятков секунд, прежде чем она заговорила. В ее голосе был страх.
— Он сам тебе это сказал?
— Все и без слов ясно. Я это почувствовала.
Мейми встала и обняла Дульси за талию. Они обе дрожали.
— Надо обязательно его остановить, детка!
Дульси снова обернулась к зеркалу, словно собственное отражение придавало ей силы. Она открыла свою розовую соломенную сумочку и начала поправлять грим. Рука с помадой дрожала, когда она накрашивала себе рот. Закончив, она сказала:
— А как его остановишь? Как бы самой на тот свет не отправиться!
Рука Мейми соскользнула с талии Дульси.
— Господи, — сказала она, непроизвольно ломая руки, — скорее бы приехал Вэл.
— Уже четыре двадцать пять, — сказала Дульси, взглянув на свои часики. — Джонни сам будет с минуты на минуту. — И спустя мгновение добавила: — Ума не приложу, где Вэл.
Глава 3
Кто-то громко забарабанил в дверь. В квартире был такой шум, что стука никто не услышал. — Откройте дверь! — донесся крик. Кричали так громко, что Мейми и Дульси услышали через закрытую дверь ванной. — Кто это? — удивилась Мейми. — По крайней мере ни Джонни, ни Вэл, — ответила Дульси. — Может, какой-то алкаш? Кто-то из пьяных гостей сказал голосом комедианта с эстрады: — Ричард, открой дверь! Так называлась популярная в Гарлеме песня, название которой возникло из скетча двух черных артистов из театра «Аполло», где пьяный негр приходит домой и требует, чтобы слуга Ричард отворил ему дверь. Другие пьяные гости захохотали. Аламена пошла на кухню. — Посмотри, кто там, — велела она Сестренке. Та подняла голову от раковины, в которой мыла тарелки. — От этих алкашей меня уже тошнит. Аламена окаменела. Сестренка была нанята помогать по дому и не имела права критиковать гостей. — Веди себя прилично, — осадила ее Аламена, — и не забывайся. Открой дверь, а потом убери эту грязь. Сестренка окинула взглядом перевернутую вверх дном кухню, злодейски сверкнув своими раскосыми глазами. Стол, полки, а также весь пол были заставлены пустыми и полупустыми бутылками — из-под виски, джина, рома, кока-колы, приправ, а также сковородками, кастрюлями и тарелками с едой — в одной из кастрюль виднелись остатки картофельного салата, в другой полуразвалившиеся куски жареной рыбы, в третьей — жареной курятины, в четвертой — свиные отбивные. Были там и противни с бисквитами и остатками пирога, и таз, где в мутной воде плавали кусочки льда. Повсюду — на полу, на столе, на полках — валялись недоеденные куски пирога и бутерброды. — Такое мне в жизнь не убрать, — пожаловалась Сестренка. — Иди открывай, — резко сказала Аламена. Сестренка с трудом проталкивалась через галдящую пьяную толпу в гостиной. — Кто-нибудь откроет или нет? — кричал голос из-за двери. — Иду! — крикнула Сестренка. — Потерпи немного. — Ну-ка пошевеливайся, — отозвался голос. — Там за дверью, наверное, холодище, — пошутил кто-то из пьяных. Сестренка подошла к двери и, не открывая ее, крикнула: — Ну что ты так стучишь — хочешь дверь сломать, что ли? Кто там? — Преподобный Шорт! — был ответ. — А я царица Савская, — отозвалась Сестренка, согнувшись от смеха и колотя себя по бедрам. Она обернулась к гостям, чтобы и те посмеялись. — Говорит, что он преподобный Шорт. Кое-кто из гостей дико заржал. Сестренка повернулась к дверям и сказала: — А ну-ка еще раз назовись, только не говори, что это сам святой Петр пожаловал за Большим Джо. Три музыканта продолжали наяривать вовсю, безучастно глядя в пространство, словно видели землю обетованную за рекой Иордан. — Повторяю: я преподобный Шорт, — сказал голос. Сестренка внезапно перестала смеяться и осерчала: — Хочешь, скажу, почему я сразу поняла, что ты не преподобный Шорт? — Очень хочу, — сердито отозвался гость. — Потому что преподобный Шорт уже здесь, — торжествующим голосом объявила Сестренка. — Стало быть, ты кто-то другой. — Господи Боже, — отозвался ее собеседник, — дай мне терпение! — И нетерпеливо забарабанил в дверь опять. Мейми Пуллен открыла дверь ванной. — Что происходит? — спросила она, высунув голову. Увидев перед входной дверью Сестренку, она осведомилась у нее: — Кто пришел? — Какой-то алкаш. Говорит, нахал, что он преподобный Шорт, — доложила Сестренка. — Я и есть преподобный Шорт! — взвизгнул человек за дверью. — Этого не может быть! — отрезала Сестренка. — Ты, часом, не напилась, дорогая? — спросила у нее Мейми, направившись в комнату. Аламена крикнула из кухни: — Это, наверное, Джонни решил пошутить. Мейми подошла к двери, отпихнула Сестренку и открыла дверь. Через порог переступил преподобный Шорт. Он шатался, словно собирался вот-вот упасть. Его худое лицо с пергаментной кожей искажала гримаса ярости. За очками в золотой оправе полыхали огнем красноватые глаза. — Батюшки светы! — ахнула Сестренка. Ее лицо посерело, глаза засверкали белками так, словно она увидела призрак. — Это и правда преподобный Шорт. — А я что говорил! — прошипел тот. Рот у него был как у зубатки. Заговорив, он обрызгал слюной Дульси, которая подошла и стала рядом с Мейми, положив ей руку на плечо. Она сердито отпрянула и вытерла лицо маленьким черным кружевным платочком — то была единственная деталь ее туалета, указывавшая на траур. — Хватит на меня плевать, — фыркнула Дульси. — Он не нарочно, — примирительно сказала Мейми. — Грешник, объятый дро-о-ожью! — выводил Южанин. Преподобный Шорт вдруг дернулся так, словно у него начинался припадок. Собравшиеся смотрели на него с интересом. — Стоит трепещет, дядя Джо-о! — вторил Южанину Окей. — Мейми Пуллен, если вы не велите перестать им коверкать замечательный спиричуэл,[1] клянусь Всевышним, я не произнесу проповедь на похоронах, — проскрежетал преподобный Шорт срывающимся от злости голосом. — Они хотят выразить свою- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (39) »