Преподобный Шорт снял очки, отложил их в сторону, провел рукой по худому лицу, затем снова надел.
— Я нередко получаю повеления от Всевышнего и никогда не оспариваю их. Я был в гостиной, где стоял гроб с останками Большого Джо, и вдруг почувствовал, что меня тянет в спальню. Я понял, что Господь пожелал, чтобы я исполнил Его волю. Я пошел туда, закрыл дверь. Тогда я почувствовал желание посмотреть вещи Большого Джо.
Гробовщик медленно обернулся в его сторону. Могильщик забыл про буксиры на Ист-Ривер и тоже посмотрел на него. Стенографист оторвал взгляд от блокнота и снова опустил его.
— Мне попадались безопасные бритвы, потом попался нож. Господь повелел мне взять его. Я взял, а затем Он приказал мне подойти к окну и выглянуть на улицу. Я подчинился. Затем Господь повелел мне упасть из окна…
— Помнится, вы раньше говорили, что вас вытолкнул из окна Чарли Чинк, — сказал Броди.
— Так мне тогда показалось, — тихим спокойным голосом отозвался преподобный Шорт. — Но позже я осознал: это сам Господь послал меня… Я испытывал желание ринуться вниз, но что-то меня удерживало, вот Господь и решил меня подтолкнуть. Он же поставил эту хлебную корзину, чтобы смягчить удар.
— Раньше вы говорили, это было Тело Христово, — снова напомнил Броди.
— Верно, — признал Шорт, — но с тех пор я пообщался со Всевышним и понял: то был хлеб. Когда я очутился в корзине и понял, что цел и невредим, мне стало ясно: Господь уберег меня от гибели, ибо, по Его замыслу, я должен совершить нечто — я не знал, что именно. Я спрятался в вестибюле внизу и ждал, когда же Господь надоумит меня, что делать. Я стоял сокрытый от посторонних взоров.
— Вы небось решили чуток отлить, верно? — спросил Гробовщик.
— И это тоже было, — признал Шорт. — У меня слабый пузырь.
— Неудивительно, — буркнул Могильщик.
— Пусть продолжает, — сказал Броди.
— Пока я ждал, что Господь меня надоумит, я увидел, как по улице идет Вэлентайн Хейнс. Я понял, что Господь хочет, чтобы я что-то сделал с ним. Я стоял и смотрел. Вдруг он подошел к корзине и лег в нее, словно решил поспать. Он лежал, словно покойник в гробу. Тут-то мне все стало ясно. Я открыл нож, спрятал его в рукав и вышел на улицу. Вэл увидел меня и сказал: «Я думал, вы там, на поминках». Я ответил: «Нет, я ждал тебя». «Зачем?» — удивился он. «Чтобы убить тебя во имя Господа», — сказал я, нагнулся и ударил его ножом прямо в сердце.
Броди обменялся взглядами с Гробовщиком и Могильщиком.
— Ну что ж, теперь все понятно, — заметил сержант и, повернувшись к Шорту спиной, цинично заметил: — Понятное дело — уцепиться за свое безумие.
— Я не безумен, а свят, — отозвался преподобный.
— Ясно, — сказал Броди и, обратись к стенографисту, распорядился: — Подготовьте экземпляр его показаний, чтобы он расписался.
— Будет сделано, — отозвался тот. Закрыл блокнот и быстро удалился.
Броди позвонил конвоиру и вышел из камеры с Гробовщиком и Могильщиком. В коридоре он обернулся к Могильщику и сказал:
— Вы правы: в Гарлеме люди совершают невероятные поступки по невероятным мотивам.
Могильщик только хмыкнул.
— Он действительно псих? — спросил Броди.
— Бог его знает, — отозвался Могильщик.
— Это зависит от того, что, по-вашему, означает быть психом, — уточнил Гробовщик.
— Он был сексуально озабочен и хотел замужнюю женщину, — сказал Могильщик. — Когда смешивается воедино секс и религия, получается безумие.
— Если он будет придерживаться этой версии, то выйдет сухим из воды, — сказал Броди.
— Да уж, — с горечью произнес Гробовщик. — Если бы карты легли чуть иначе, Джонни Перри загремел бы на электрический стул.
Дульси попала в гарлемскую больницу. Рана оказалась неглубокой, нож застрял в грудине. Но она была готова платить, и ее оставили полежать. Она позвонила Мейми, и та немедленно к ней приехала. Дульси рассказала все и вдосталь выплакалась у нее на плече. — Ну почему ты раньше не избавилась от Вэла, детка? — спросила Мейми. — Почему ты его не прогнала? — Я не спала с ним, — сказала Дульси. — Ну и что! Он был твоим мужем и жил в одном доме с тобой. — Мне его было жалко, — призналась Дульси. — Он был такой никчемный, но мне все равно было его жалко… — Господи, — простонала Мейми, — ну почему ты не рассказала полиции, что у Чинка второй нож? Почему ты подстроила, чтобы Джонни его убил? — Наверное, надо было рассказать, — согласилась Дульси. — Но тогда я совсем запуталась. — Ну а почему ты не пошла и не призналась во всем Джонни? Почему не спросила у него совета? Он ведь твой единственный заступник. — Пойти к Джонни? — рассмеялась Дульси, и в ее голосе послышались истерические нотки. — Ну как мне было рассказывать такое Джонни? Я-то думала, это он убил Вэла. — Он бы тебя выслушал, — сказала Мейми. — Ты просто плохо его знаешь, детка. — Не в этом дело, — проговорила Дульси сквозь слезы. — Выслушать он, может, и выслушал бы. Но уж возненавидел бы меня — это точно. — Не плачь, — сказала Мейми, поглаживая ее волосы. — Все уже позади. — Вот именно — все позади, — горько сказала Дульси. Она закрыла лицо руками и зарыдала. — Я люблю этого негодяя. Но как мне это доказать?
Утро выдалось жаркое. Дети играли на улице. Адвокат Бен Уильямс добился освобождения Джонни под залог. Из гаража прислали его «кадиллак» прямо к тюрьме. Джонни вышел, сел за руль, рядом с ним сел его адвокат, а водитель, пригнавший машину, устроился сзади. — Мы добьемся отмены обвинения в непредумышленном убийстве, — сказал адвокат. — Тут не о чем беспокоиться. Джонни завел мотор, и огромный «кадиллак» медленно тронулся. — Я беспокоюсь совсем о другом, — сказал Джонни. — О чем же? — спросил Бен Уильямс. — Тебе не понять. Чернокожие дети бежали за «кадиллаком», любовно-благоговейно касались его и кричали: — Джонни Четыре Туза! Джонни Перри Рыбий Хвост! Джонни приветственно вскинул левую руку. — Попробуй мне втолковать, — сказал адвокат. — Я как-никак твой мозг. — Как может выиграть ревнивец? — спросил Джонни. — Доверившись своему счастью. Ты прекрасно это знаешь. Ты же игрок. — Что ж, дружище, — сказал Джонни, — дай Бог, чтобы ты оказался прав.
Дульси попала в гарлемскую больницу. Рана оказалась неглубокой, нож застрял в грудине. Но она была готова платить, и ее оставили полежать. Она позвонила Мейми, и та немедленно к ней приехала. Дульси рассказала все и вдосталь выплакалась у нее на плече. — Ну почему ты раньше не избавилась от Вэла, детка? — спросила Мейми. — Почему ты его не прогнала? — Я не спала с ним, — сказала Дульси. — Ну и что! Он был твоим мужем и жил в одном доме с тобой. — Мне его было жалко, — призналась Дульси. — Он был такой никчемный, но мне все равно было его жалко… — Господи, — простонала Мейми, — ну почему ты не рассказала полиции, что у Чинка второй нож? Почему ты подстроила, чтобы Джонни его убил? — Наверное, надо было рассказать, — согласилась Дульси. — Но тогда я совсем запуталась. — Ну а почему ты не пошла и не призналась во всем Джонни? Почему не спросила у него совета? Он ведь твой единственный заступник. — Пойти к Джонни? — рассмеялась Дульси, и в ее голосе послышались истерические нотки. — Ну как мне было рассказывать такое Джонни? Я-то думала, это он убил Вэла. — Он бы тебя выслушал, — сказала Мейми. — Ты просто плохо его знаешь, детка. — Не в этом дело, — проговорила Дульси сквозь слезы. — Выслушать он, может, и выслушал бы. Но уж возненавидел бы меня — это точно. — Не плачь, — сказала Мейми, поглаживая ее волосы. — Все уже позади. — Вот именно — все позади, — горько сказала Дульси. Она закрыла лицо руками и зарыдала. — Я люблю этого негодяя. Но как мне это доказать?
Утро выдалось жаркое. Дети играли на улице. Адвокат Бен Уильямс добился освобождения Джонни под залог. Из гаража прислали его «кадиллак» прямо к тюрьме. Джонни вышел, сел за руль, рядом с ним сел его адвокат, а водитель, пригнавший машину, устроился сзади. — Мы добьемся отмены обвинения в непредумышленном убийстве, — сказал адвокат. — Тут не о чем беспокоиться. Джонни завел мотор, и огромный «кадиллак» медленно тронулся. — Я беспокоюсь совсем о другом, — сказал Джонни. — О чем же? — спросил Бен Уильямс. — Тебе не понять. Чернокожие дети бежали за «кадиллаком», любовно-благоговейно касались его и кричали: — Джонни Четыре Туза! Джонни Перри Рыбий Хвост! Джонни приветственно вскинул левую руку. — Попробуй мне втолковать, — сказал адвокат. — Я как-никак твой мозг. — Как может выиграть ревнивец? — спросил Джонни. — Доверившись своему счастью. Ты прекрасно это знаешь. Ты же игрок. — Что ж, дружище, — сказал Джонни, — дай Бог, чтобы ты оказался прав.