Койот смотрели друг на друга, и зловещая ухмылка вдруг исчезла с ее лица. Губы ее задрожали. На мгновение я увидела перед собой Кай Торренс, уличную девчонку-забияку, хранящую при себе свои горькие тайны. Увидела женщину, которая так возненавидела себя, что уже больше не верила в то, что она женщина. Увидела животное, не способное чувствовать боль и знавшее только, как причинить ее другим.

— …мою жизнь!.. — шептала она.

Потом из груди ее вырвался стон, и она подняла левую руку, в которой сжимала пистолет. Палец лег на курок.

— …ты взяла ее!..

Койот направила дуло мне в лицо. Я вцепилась в руку. Силы у убийцы по-прежнему было хоть отбавляй, но ей мешала сломанная кисть. Я вывернула маньячке руку и прижала дуло пистолета к ее виску.

Взгляд ее прояснился и вспыхнул догадкой.

— Так ты и есть та самая женщина!

Глядя ей в глаза, я нажала на палец, лежавший на спусковом крючке. Звук выстрела был оглушительным.

А потом все полетело в тартарары — и пистолет, и Койот, и я. Отдача от выстрела отбросила меня в сторону, леса закачались, и, как я ни хваталась за дощатую платформу, сооружение рухнуло, словно поверженное животное. Переворачиваясь в воздухе, вместе с Кай Торренс я падала вниз на мраморный пол.

Глава 38

Отдельные фрагменты все-таки остались. Эти воспоминания, словно осколки цветного стекла, вспыхивают до сих пор.

Падение. Пустота и темнота. И одна только мысль: «Ну все, конец!»

А потом этот холодный мрамор. Я лежу неподвижно, что-то переломано, и Кай Торренс подо мною. Я слышу голос матери, вижу, как Джесси спускается по лестнице, хватаясь за перила и выкрикивая мое имя.

Потом мигалки. Синие и красные. Полицейские штурмуют вестибюль, разбивая стекло специальным тараном.

Потом лицо Джесси надо мной, его рука, касающаяся моей щеки. А рядом мама — она поддерживает меня.

Я тянусь к ней, касаюсь ее пальцами, слышу голос и слова, что все у нее в порядке. А дальше только шок и боль.

Остаток ночи и следующие два дня прошли словно в тумане. Я провела их под пристальным наблюдением персонала медицинского центра при Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Когда сознание окончательно вернулось ко мне, я увидела мать, стоящую у окна. Рука ее висела на перевязи. На фоне предзакатного солнца она казалась бледным ангелом, торчащие перышками волосы окружали голову, словно сияющий нимб. Отец дремал на стуле с раскрытым на коленях журналом. А рядом, склонившись головой и плечами ко мне на подушку, полулежал изможденный Джесси и молча сжимал мою руку. Одну ночь он провел в тюремной камере, пока капитан Маккрекен и спецагент Дэн Хини совместными усилиями не освободили его, объяснив полиции Лос-Анджелеса, что он в этой истории проявил себя настоящим героем. Так что дело против него возбуждать не стали.

Кай Торренс умерла еще до того, как мы приземлились.

Морин Суэйзи находилась под капельницей в больнице научного центра. Доктора затруднялись сказать, выживет ли она. Яд в шприце оказался генно-модифицированным вариантом тетродотоксина, веществом ярко выраженного нервно-паралитического действия, аналогичным яду рыбы фугу. У нее были поражены сердечно-сосудистая и нервная системы, выявлен частичный паралич тела, и она страдала от непереносимых болей. В общем, Суэйзи получила по заслугам. Когда ее попросили написать имя кого-нибудь из ближайших родственников, она взяла ручку и нацарапала: «Убейте меня!» Мать была абсолютно невозмутима, рассказывая мне все это.

А потом я уснула и спала как младенец.

На следующей неделе, когда я выписалась из больницы, мы с Джесси устроили себе поездку в пустыню. Моя левая рука покоилась в гипсе. В тазовой кости нашли тонюсенькую трещину, все остальное вроде бы было в порядке. В больнице мне сделали магниторезонансное сканирование и не меньше десятка анализов крови — все они показали, что в моем организме не обнаружено заразы, порожденной «Южной звездой». Джесси вел машину непринужденно, высунув локоть в окошко. Звучало хорошее кантри. Он вообще разбирался в музыке, и за это я любила его еще больше. В синем лакированном небе парила в поисках добычи хищная птица.

К северу от Чайна-Лейк Джесси свернул на заброшенную грунтовую дорогу, поднимавшуюся вверх по склону к колючим зарослям. Дело шло к вечеру, и солнце начинало садиться. Над горами клубились грозовые тучи. Он остановил машину, и мы направились к краю обрыва, чтобы найти себе местечко с красивым видом.

В руках я держала охапку белых роз. Я вытянула из нее один цветок.

— За Келли.

И бросила его по ветру.

— За Сиси.

Так я кидала цветы с обрыва, пока не осталось всего несколько роз.

— За Валери.

Я отправила цветок в полет. Оставалось семь. Из них я вытащила три и высоко подняла. Голос мой дрожал.

— За Томми.

Три белые розы, описав дугу, полетели в пропасть.

Потом еще три. Это имя я смогла только прошептать:

— За Эбби.

Ветер подхватил цветы, они на секунду замерли в полете, а потом исчезли. Джесси взял у меня из руки последнюю розу и сказал:

— За малыша.

Знойный ветер щекотал мне спину. Вдалеке над горами сверкали молнии и грохотал гром. То, что я чувствовала, невозможно выразить словами. Такими, например, как «пустота».

— Ты прости, что так получилось, — произнесла я.

Джесси посуровел.

— Нет. Такого мне не говори никогда.

Я растерянно моргала, сдерживая слезы. А он усадил меня к себе на колени и обхватил ладонями мое лицо.

— Я всегда буду рядом с тобой. Всегда!

— Я только хочу… — Я закрыла глаза. — Если бы только…

Он приложил пальцы к моим губам.

— Таких слов ты все равно не найдешь. Поверь мне.

Он нежно убрал мне волосы с лица и поцеловал в лоб. Обнявшись, мы смотрели, как угасает день.

— Ты готов? — спросила я.

Отец кивнул, расправил плечи и пригладил седой ежик волос. Я поправила ему галстук и, не убирая руки, сказала:

— Обратного пути нет.

— Давно я ждал этого дня, и вот он настал.

Мать подошла, взяла его за руку, и мы направились к зданию суда. Джесси ждал нас снаружи.

День был солнечный, на тротуаре толпились тележурналисты с камерами. Лавонна Маркс зачитывала перед ними официальное заявление. Репортеры строчили в своих блокнотах. Отец пожал руку Джесси.

— Ты не обязан делать это, Фил, — сказал ему Джесси. — Во всяком случае, ради меня.

— Нет, я сделаю. И не только потому, что повел себя с тобою как трус.

Я с трудом могла смотреть отцу в лицо. Меня и так-то страшило то, что предстояло. А этот виноватый взгляд был просто невыносим. Отец понял, как ошибался, попросив Джесси уговорить меня прервать эту