поглотил — по прихоти ли рока,

Или по их неведомой вине.

Я знаю, как язвит неблагодарность

И как терзает ложь. Да, знаю я,

Как горько можно обмануться в дружбе

И… и в любви. Давно я научилась

Переносить потери и обиды,

Но лишь одно я потерять боюсь -

Тебя, Фаон, твою любовь и дружбу.

Проверь себя, любимый!

Еще не знаешь ты, какая бездна

Вздымает волны сердца моего!

О, милый мой! Ужель когда-нибудь

Пойму я, что, отдав тебе навеки

Вот это сердце, полное любви,

Твое нашла пустым?

Фаон

Высокочтимая!

С а ф о

Нет-нет, не то!

Ужели не подсказывает чувство

Тебе другого слова, понежнее?

Фаон

Не знаю, что сказать, не знаю, как мне быть.

Из тишины моей смиренной жизни

Попал я вдруг на этот яркий свет,

На горную вершину. Тщетно к ней

Достойнейших желанья устремлялись.

А я в моем нечаянном блаженстве

Не знаю, что мне делать с этим счастьем.

Я вижу — берега, леса и реки,

Все исчезает, все внизу осталось —

И пашни, и лиловые холмы,-

Стремительно я поднимаюсь в небо.

И я себя уверить не могу,

Что все стоит на месте, только я

Несусь в волнах сверкающего счастья.

С а ф о

Ты сладко льстишь, мой друг, но все же льстишь.

Ф а о н

Ужели ты поистине Сафо,

Которую с восторгом величают

От дальних берегов Пелопоннеса

До диких, сумрачных фракийских гор,

По всей цветущей, радостной Элладе,

На каждом незаметном островке,

Заброшенном Крониона рукою

В лазоревое Греческое море,

На щедрых азиатских берегах,

Горячим солнцем ярко освещенных,

Везде, где только эллинов уста

На языке богов, певучем, звонком,

О радости и счастье говорят,-

Везде тебя до неба превозносят.

Ужели ты — та самая Сафо?

Как взор твой мог упасть на чужеземца,

На юношу безвестного, который —

Как эта лира — только тем и славен,

Что ты своей рукой его коснулась?

Сафо

Плоха же, милый мой, такая лира,

Которая, чуть ты ее коснешься,

Бренчит своей владычице хвалу!

Ф а о н

С тех пор, как стал я чувствовать и мыслить,

С тех пор, как зазвучала эта лира

Еще несмело, — образ твой, богиня,

Сияющий возник передо мной.

Когда в кругу сестер своих и братьев

Я сиживал у очага родного,

Теана, добрая моя сестра,

Брала с карниза темного порою

Чудесный свиток и читала нам

Твои стихи, твои стихи, Сафо!

И юноши внезапно умолкали,

И девушки вокруг нее теснились,

Чтоб ни единой золотой крупинки

Твоих чудесных слов не потерять:

То были песни светлой Афродиты

О страсти и о юноше прекрасном,

Об одиночестве ночей печальных.

В них прославлялась прелесть Андромеды,

И юность, и аттические игры.

Вдруг милая Теана умолкала

И, очи устремив куда-то вдаль,

Задумчиво и тихо говорила:

«О боги, какова она собой?

Мне кажется, ее прекрасный облик

Витает предо мной. Клянусь Дианой,

Из тысяч я узнать ее могла бы».

И начинали мы гадать, какою

Должна ты быть, Сафо. Я помню, каждый

По-своему спешил тебя украсить:

Приписывал тебе глаза Афины,

Величье Геры, прелесть Афродиты,

А я молчал и выходил из дома

В безмолвие священной тихой ночи;

И там дыханье сладко дремлющей природы

И магию ее могучих сил

Я чувствовал. Восторженно и нежно

К тебе тогда я руки простирал.

Движенье белоснежных облаков,

Дыханье гор и ветра дуновенье,

И серебристо-белый свет луны —

Все смутно расплывалось, все сливалось:

Сафо прекрасный образ предо мною

Плыл в светлых озаренных облаках.

Сафо

Своим богатством ты меня украсил,

А что, как вдруг возьмешь его назад?

Ф а о н

Когда на состязанье колесниц

В Олимпию послал меня отец мой,

Из разных уст я слышал по дороге,

Что в олимпийских играх и Сафо

Участвует и что венок победы

Достанется ее бессмертной лире.

И так сжималось сердце нетерпеньем,

Так жаждал я достигнуть поскорее

Олимпии, так горячил коней,

Что пали кони, не достигнув цели.

Но легкий бег крылатых колесниц,

И дискоболов радостные игры,

И борющихся смелое искусство

Мне были безразличны; я не жаждал

Узнать, кто первый получил награду,-

Своей награды я уже достиг:

Мне предстояло наконец увидеть

Ее — всех женщин мира украшенье.

И вот он наступил — желанный день.

Пел сам Алкей и пел Анакреонт,

Но сердце оставалось равнодушным.

Вдруг я услышал гомон, гул и клики,

Народ заволновался, расступился

Пред женщиной, которая спокойно

Шла с золотою лирою в руках.

Одежды белой складки ниспадали,

Струясь, как волны тихого ручья,

Среди цветов бегущего в долине.

Украшена была ее одежда

Гирляндами из листьев пальм и лавров —

Прекрасный символ мира, символ славы,

Все, что поэту нужно на земле.

Как облака, что окружают солнце

В рассветный час, — роскошными волнами

Пурпурной мантии ложились складки,

И, озаряя ночь ее кудрей,

Как лунный диск сияла диадема,

Владычества неоспоримый знак.

И все во мне воскликнуло навстречу:

«Она!» — и это ты была, Сафо!

И, прежде чем успел тебя назвать я,

Народа многотысячного клики

Чудесную догадку подтвердили.

Как пела ты потом и, победив,

Украшена была венком лавровым,

Как, радостно взволнована победой,

Вдруг уронила золотую лиру,

Как безотчетно бросился к тебе я

И, встретив победительницы взор,

Остановился, юноша смущенный,-

Все это ты, прославленная, знаешь

И помнишь лучше, чем запомнил я.

Сафо

Да, все я помню. Молча ты стоял

И, застыдившись, на меня ты глянул,

Но я в твоих глазах узнала сразу

Неугасимой жизни радостный огонь.

Я позвала тебя — и ты за мною

Последовал, смущенный и безмолвный.

Ф а о н

О боги, боги! Кто бы мог подумать,

Что первая из дочерей Эллады

На юношу последнего посмотрит?

Сафо

Несправедлив ты и к судьбе своей,

И к самому себе. Ты презираешь

Те золотые щедрые дары,

Которые уже со дня рожденья

Готовили тебе удел счастливый:

Ты от богов бессмертных получил

Высокое чело, высокий дух,

И сердце нежное, и облик нежный.

А это всё устои, на которых

Мы можем строить жизни нашей зданье.

Прекрасная наружность — это благо,

Уменье быть счастливым — это дар.

И смелость, и решительность, и сила,

И мудрое довольство тем, что есть,

И гордая, крылатая мечта,-

Все украшает жизни путь нелегкий,

А жить — ведь в этом цель, и смысл,

и сущность жизни.

Недаром музы символом своим

Избрали лавр: его сухие листья,

Холодные и