добавила женщина. — Никогда этого не забывай! Но тебя, ми вида, мне просто одолжили…
Матт плохо понимал слово «одолжили». По его представлениям, оно означало, что ты кому-то что-то даешь на время. Но это значит, что тот, кто «одолжил» его Селии, может когда-нибудь потребовать его обратно.
— Уж поверь мне на слово, ми вида, все дети в Большом Доме — отъявленные негодники, — охотно пустилась в рассказ Селия. — Ленивые, как коты, и такие же неблагодарные. Переворачивают всё вверх дном и заставляют горничных убирать за ними. Работаешь как про́клятая, готовишь необыкновенные пирожные с сахарными розочками, фиалками и зелеными листиками, а «спасибо» из них и клещами не вытянешь — никакой благодарности! Набьют свои самодовольные рты и заявят, что на вкус хуже глины!
Селия нахмурилась. Видимо, этот случай произошел совсем недавно.
— Их зовут Стивен и Бенито, — напомнил Матт.
— Бенито — самый старший, ему семнадцать. Вот уж кто дьявол во плоти! Ни одной девчонке на Фермах прохода не дает. Но ты об этом не думай, ми вида, — это дела взрослые, скучные… В общем, Бенито вылитый отец, то есть пес в человечьем обличье. В этом году он уезжает в колледж, и я рада, что больше его не увижу.
— А Стивен? — терпеливо спросил Матт.
— Он чуточку получше. Иногда мне даже кажется, что у него есть душа. Он водится с дочками Мендосы — девочки, вроде, неплохие, хотя одному богу известно, что они здесь делают, среди нашей-то своры.
— А как выглядит Стивен? — Матту ужасно хотелось узнать, как звали детей, приходивших к его окну.
— Ему тринадцать. Довольно крупный для своих лет. Волосы песочного цвета. Голубые глаза…
«Наверно, это он и есть», — подумал Матт.
— Как раз сейчас семейство Мендосы гостит в Большом Доме. Эмилии тоже тринадцать, очень красивая девочка, черноволосая с карими глазами.
«Наверно, это та самая», — решил Матт.
— У нее хоть манеры хорошие. Мария, сестра ее, примерно одних с тобой лет, так она водится с Томом. Хотя как сказать — водится! То и дело рыдает горькими слезами.
— Почему? — спросил Матт. Ему нравилось слушать про проделки Тома.
— Том в десять раз хуже, чем Бенито! Глазки свои распахнет широко, большущие такие, невинные — кому угодно в душу залезет. Все ему умиляются, но только не я! Сегодня он дал Марии бутылку лимонада. «Последняя, — говорит, — холодная, специально для тебя припас». И знаешь, что в ней было?
— Что? — Матт замер в предвкушении.
— Да язык прямо не поворачивается сказать! Напи́сал он туда — можешь себе представить?! И крышечку, мерзавец, на место приладил! Ох, как же она плакала, бедняжка! Никак уму-разуму не научится…
Внезапно из Селии будто весь воздух выпустили. Она широко зевнула и прямо на глазах у Матта покачнулась от усталости:
— Прости, чико. Когда колодец пуст, его уже не наполнишь.
Матт ополоснул тарелки и сложил их в посудомоечную машину, а Селия тем временем приняла душ. Она вышла из ванной в бесформенном розовом халате и, взглянув на убранный стол, сонно кивнула.
— Ах ты, мой маленький помощник! — Она взяла Матта на руки и отнесла в постель. Как бы Селия ни уставала — а иногда она от изнеможения буквально валилась с ног, — этот ритуал они соблюдали всегда. Она накрыла Матта одеялом и затеплила лампадку перед изваянием Святой Девы Гвадалупской.[5] Эту статуэтку она привезла из родной деревни в Ацтлане. Ноги Девы покоились на пыльных гипсовых розочках, увитое каскадом искусственных цветов платье было закапано воском, но лицо светилось всё той же божественной мягкостью, что и в спальне у Селии много-много лет назад.
— Я буду в соседней комнате, ми вида, — шепнула женщина, целуя Матта в макушку. — Если станет страшно, позови…
Вскоре дом затрясся от храпа. Для Матта этот звук был привычен, как далекие раскаты грома над горами, и ничуть не мешал спать.
— Стивен и Эмилия, — прошептал он, словно пробуя эти имена на вкус. Он понятия не имел, что скажет детям, если они придут еще раз, но решил во что бы то ни стало познакомиться с ними. Даже заготовил несколько фраз: «Привет, меня зовут Матт. Я здесь живу. Хотите пораскрашивать картинки?»
Нет! Так говорить нельзя — ведь раскраски и карандаши украдены…
«Хотите поесть?» — но еда, может быть, тоже украдена… «Хотите поиграть?» Вот это хорошо… Может быть, Стивен и Эмилия что-нибудь ему ответят, и Матту не придется думать дальше.
— Меня зовут Матт… Хотите поиграть? Я здесь живу… Хотите поиграть? — шептал он, закрывая глаза. Над ним в колеблющемся пламени свечи покачивалось доброе лицо Святой Девы Гвадалупской.