тебе не нужна человеческая привязанность, и с изысканной учтивостью и чувством собственного достоинства, как и подобает испанскому дворянину, Торквемада устремился к Марии де Рафаэль.

— Дорогая донья Мария, — произнес он.

Взяв ее руки в свои, он низко склонился, поцеловав ей сначала правую руку, затем левую. Ни один дворянин в Сеговии не поступил бы изящнее и непринужденнее; мать и дочь заметили это и оценили.

Мария, педантичная по натуре, снова принялась за вышивание; сосредоточенно и аккуратно делая крошечные стежки, она обратилась к Торквемаде:

— Сегодня ночью мне приснился карающий ангел. Послушайте дальше, дорогой приор… Он стоял передо мною гордый и гневный, я боялась, что сердце мое разорвется от страха. Кто защитит меня, где щит Твой, Господи, и Сына Твоего Иисуса Христа? Как только я задала себе во сне этот вопрос, в мгновение ока между нами оказался добрый Томас. Он заслонил меня, и вот вы здесь наяву. А знаете ли, добрый пастырь, что мы не видели вас целых одиннадцать дней? Но мой сон был вещим — вы пришли.

Катерина села рядом с матерью, а Торквемада, поблагодарив хозяйку дома за теплый прием, остался стоять.

— Не думаю, однако, — сказал он, — что христианке подобает верить снам, но сегодня мне не хочется это обсуждать. Вы так сердечно меня встречаете, а ведь с тех пор, как я стал инквизитором, мало кто из прежних знакомых, относится ко мне с такой теплотой.

— Просто они не знают вас так хорошо, как мы, — сказала Катерина.

— Вы обе такие ласковые, и дом ваш — мирное пристанище. Почему я одиннадцать дней не позволял себе приходить сюда? Это была епитимья. Наказывая других, я должен карать себя еще суровее.

— Не хочу ничего слушать о карах, — вставила Мария, — во всяком случае, не здесь. Ведь если вы, отец Томас, хвалите наш дом, значит, вы должны приходить сюда с милосердием, и только с милосердием, а ведь кара и милосердие не одно и то же, не правда ли, отец Томас?

— Согласен и прошу прощения.

— В таком случае, — продолжала Мария, — вы останетесь отобедать с нами.

Торквемада покачал головой:

— Боюсь, ничего не получится. Сегодня вечером по приказу короля я должен выехать в Севилью. Но особой радости я не испытываю. Я не люблю Севилью.

— Ах, отец мой, какую большую роль в нашей жизни играет судьба или случайное стечение обстоятельств, — с волнением произнесла Мария. — В отличие от вас я верю, что вещие сны снятся и истинным христианам. Только подумайте! Альваро тоже едет сегодня вечером в Севилью. Вы едете по приказу короля, он — по приказу королевы.

— Значит, мы можем ехать вместе, — сказал Торквемада. — На дорогах сейчас опасно — вы даже представить не можете, насколько опасно, — но если рядом со мной будет Альваро, то чего и кого мне бояться?

— Да, конечно, — сказала Катерина, — а поскольку отца сопровождает Хуан, вам тем более ничто не угрожает. Ах, простите, что я посмела так говорить с вами… — Девушка покраснела и опустила голову, чтобы скрыть смущение, а мать шепнула Торквемаде:

— Она влюблена, отец Томас.

— Я почувствовал это, я понял. Любовь — священное чувство, священное, ею полон ваш милый дом…

Его неожиданная, слишком страстная похвала любви прервалась — послышались крики мальчишек на конюшне, топот копыт. Катерина вскочила, но уже через минуту ее отец и обожаемый жених входили в комнату. Альваро де Рафаэль был высоким привлекательным мужчиной сорока семи лет; его лицо с крупными чертами, широко расставленными глазами, честное, прямодушное, сразу вызывало доверие. Прямые брови, темно-синие глаза; бороды в отличие от большинства испанских дворян того времени он не носил. За ним следовал жених Катерины Хуан Помас, красивый молодой человек двадцати трех лет, с тонкими чертами лица. Как и Альваро, Помас был одет по-дорожному: сапоги со шпорами, плащ, шпага и кинжал. Оба выглядели и мужественно, и внушительно. Катерина побежала им навстречу; отец обнял ее, а Помас — в присутствии Торквемады он тотчас почувствовал себя неловко — поцеловал ей руку.

Альваро же — он не испытывал смущения перед Торквемадой — обнял дочь и сердечно и пылко пожал руку приора. Они были старыми друзьями и, как бывает между близкими людьми, понимали друг друга без слов. Пока они обменивались приветствиями, Мария подошла к мужу и поцеловала его в щеку нежно и сдержанно, и Торквемада задался вопросом: а осталось ли что-нибудь от былых чувств у этой супружеской пары теперь, когда бурные страсти юности сменили размеренные, спокойные отношения? Юность не так далеко отошла в прошлое, и Торквемаде не стоило труда воскресить ее в памяти. Казалось, все было только вчера, и иногда приор спрашивал себя, не выпадает ли он из нормального течения времени. Отвлекшись от своих мыслей, он услышал, что обсуждается предстоящее путешествие; Альваро был рад, что приор поедет с ними. Старик Хулио принес вино. Это было особенное, густое и сладкое вино, которое любил Торквемада. Альваро разлил вино по бокалам и произнес:

— Да не оставит нас Господь в пути! Выпьешь с нами, отец Томас?

— Я и выпью с вами, и поеду с вами. Если вы не против.

Альваро подал жене бокал вина со словами:

— Если мы не против — послушай-ка, Мария. Если мы не против.

Он повернулся к Торквемаде:

— Томас, старый дружище, позволь тебе сказать: мы хотим ехать с тобой. Ты будешь сражаться с дьяволом, мы — с грабителями.

— Боюсь, ты переоцениваешь мои возможности, — сказал Торквемада. — Не сомневаюсь, что с грабителями вы справитесь. А вот справлюсь ли я с дьяволом? Ты слишком полагаешься на меня, Альваро.

— Как бы не так. У меня нет сомнений. Взгляни-ка лучше на них. — И он кивнул на дальний угол комнаты, где уединились Хуан и Катерина. — Куда они так спешат? У них впереди много времени.

— Они пользуются им лучше, чем мы, дорогой мой муж, — сказала Мария.

— Ты права, — согласился с ней Альваро; и Торквемада вдруг почувствовал, что радостное оживление покинуло хозяина дома — он стал холоден и безучастен. Впрочем, Альваро тут же справился с собой. Поднял бокал и пожелал всем здоровья.

— За добрую семью и добрых друзей!

Все выпили. Альваро пристально посмотрел на свой бокал и неожиданно швырнул его в камин — тот разлетелся на мелкие осколки. Торквемада с любопытством следил за другом.

Придя в себя, Альваро тихо произнес:

— Я не прошу большего счастья. Этот бокал священен. Теперь к нему больше никто не притронется. В этом есть своя мудрость, верно, Томас?

— Верно, — ответил Торквемада, задумчиво глядя на Альваро.

2

Чтобы добраться от дома Альваро до большой дороги, идущей на юг от Сеговии к