— Знакомьтесь — Дюбуа. Только что прибыл на наш пост.
Мужчины потягивали из рюмок белое вино. Хозяйка, ничего не спрашивая, принесла еще две рюмки и также наполнила их белым вином. Жюльену неловко было отказаться. У одного из мужчин было багровое лицо с фиолетовым оттенком. Его налитые кровью глаза слезились. Ритер спросил у него:
— Ну, папаша Корню, что поделываете?
Мужчина поднял рюмку заметно дрожащей рукой. Вино перелилось через край, и он поспешил его выпить. Потом вытер губы и сказал:
— Сам видишь, ничего особенного не делаем и тем не менее делаем все, чтобы стать достойными сожаления.
Его собутыльники рассмеялись.
У текстильного фабриканта, приятеля Ритера, тоже было багрово-красное лицо, но взгляд у него был все же более осмысленный. Третий собутыльник был уже совсем старик. Он сидел сгорбившись, понуро опустив голову, смежив веки, и молчал. Вид у него был какой-то отупевший. Не успевали рюмки опустеть, как папаша Корню или владелец текстильной фабрики поднимали руку и щелкали пальцами. Хозяйка тут же подходила с бутылкой и подливала вина. После второй рюмки Жюльен объявил:
— Нет, благодарю, я не привык столько пить. Особенно с утра.
— Ну, привычка быстро приходит, — заметил фабрикант.
— Пусть тебе нальют, я выпью, — проговорил Ритер.
Жюльен послушался, и с этой минуты Ритер пил в два раза больше, чем остальные. Он ничего не говорил. Только пил, сосредоточенно курил свою массивную трубку и ожидал очередного приближения хозяйки.
Зазвонил телефон, хозяйка кафе поднесла трубку к уху, послушала и позвала папашу Корню. Тот неторопливо подошел к стойке и облокотился на нее. Четыре раза он отрывисто произнес «да» с паузами в несколько секунд. Затем так же неторопливо повесил трубку и возвратился на место. Садясь, он бросил:
— Горючее.
В полдень Ритер поднялся. Жюльен вытащил было бумажник, но фабрикант остановил его жестом.
— Нет, нет, военные не платят, — запротестовал он. — Особенно когда они приходят с Ритером.
Парижанин дернул Жюльена за рукав и проворчал:
— Ты что, спятил?
Жюльен поблагодарил, пожал руки мужчинам и хозяйке и вышел вместе с приятелем. На улице Ритер сказал:
— Незачем их благодарить, они не знают, куда деньги девать. Корню — тот спекулирует на черном рынке. Он весь день торчит в этом бистро и ждет телефонных звонков. Что бы кому ни понадобилось, он раздобудет в двадцать четыре часа. Может достать дирижабль или океанский пароход с такой же легкостью, как дюжину яиц.
— А кто тот, третий, который молчит, точно воды в рот набрал?
— Ну, это так, бродяга. Их собутыльник. Он вроде меня, пьет на их счет и молчит.
— И ты сюда часто ходишь?
— Всякий раз, когда меня мучит жажда.
Ритер довольно твердо держался на ногах, но говорил с некоторым усилием, словно с трудом ворочал языком.
— А ты умеешь пить, — заметил Жюльен.
Парижанин смерил его взглядом:
— Ну, такому верзиле, как ты, ничего не стоит меня переплюнуть: надо только малость попривыкнуть к спиртному.
Ритер, видимо, совсем опьянел — он все больше возбуждался, все яростнее жестикулировал, речь его становилась громче. Раза три или четыре он повторил:
Потом спросил: — Ты знаешь стихи Рауля Поншона? — Нет. — Вот это пьяница! Всем пьяницам пьяница. Я дам тебе почитать его «Веселую музу»… Великолепная книга… Подлинно галльский дух! Лохматый поэт выпрямился во весь свой небольшой рост и устремился вперед. Он ни на кого не глядел и толкнул нескольких прохожих. Когда какая-то женщина обернулась, чтобы сделать ему замечание, он на миг остановился и крикнул: — Не правда ли, Поншон подлинно галльский поэт? Жюльен схватил Ритера за руку и потащил за собой, проговорив: — Простите его, мадам, он нездоров. Он заставил приятеля идти быстрее и всякий раз сильно встряхивал его, когда тот спотыкался или хотел остановиться. Теперь парижанин все время смеялся. Он не на шутку захмелел, и Жюльен спешил выбраться из центра города. Когда они достигли набережной, навстречу им попался высокий широкоплечий человек. Ритер крикнул ему: — Ну как, малыш? Вижу, ты все такой же болван? Дюбуа, займись-ка этим молодчиком. Мужчина остановился. — Тебе что, вожжа под хвост попала? — прорычал он. Видимо, прохожий пришел в ярость. Жюльен потащил вперед приятеля, который продолжал что-то кричать, подбивая незнакомца на драку. Тот уже шел на них, сжимая кулаки. Ритер вырывался из рук товарища, сыпал ругательствами, и тогда Жюльен со всего размаха закатил ему оплеуху, потом вторую. Парижанин замолк: он был оглушен и стоял посреди улицы, чуть покачиваясь, бессильно уронив руки. Прохожий по-прежнему глядел на них. — Извините его, — сказал Жюльен. — Дураки напоили малого, а он не выносит вина. Мужчина пожал плечами и пошел прочь. — Что ты ему сказал? — пробурчал Ритер. — Это я-то не умею пить? Жюльен ничего не ответил, он только изо всех сил стиснул руку парижанина и быстро пошел вперед. Когда они достигли дороги в Фурш, Ритер объявил, что дальше не пойдет. Он хочет выпить еще. Жюльен сказал, что об этом не может быть и речи; тогда захмелевший поэт повалился на обочину. Дюбуа с большим трудом поднял его, взвалил на плечи и потащил в гору. Солдаты поста наблюдения уже сидели за столом. — Вот надрался, стерва! — бросил Тиссеран. — А я бы бросил его на дороге, пусть подыхает. Каждый возмущался на свой лад, и Жюльен понял, что товарищи не питали особой симпатии к этому любителю поэзии, сынку богатых родителей. Едва опустив голову на подушку, Ритер захрапел. После обеда Жюльен поднялся в комнату на втором этаже и сел читать «Письма Ван Гога». Время от времени он отрывался от книги и бросал взгляд на приятеля: тот спал одетый, лицом к стене. Его элегантный костюм был измят и запылился. Спал он неспокойно, то и дело вздрагивал. Даже когда он переставал храпеть, дыхание со свистом вырывалось у него из груди. В пять часов вечера Ритер проснулся. Сперва послышалось долгое ворчание, потом он приподнялся на локте и огляделся вокруг, хлопая глазами. — Это ты, Дюбуа? — спросил он. — Вот и ладно! Парижанин снова повалился на спину, и Жюльен решил, что он опять заснет. Но тот лежал с открытыми глазами, пристально уставившись в растрескавшийся потолок. После долгого молчания Ритер произнес: — Любезный Гоген, помнится, я вас оскорбил. — Что ты там бормочешь? — спросил Жюльен. — Ты никогда не
Когда бокал мой полн, его я осушаю,
Когда бокал мой пуст, я лью в него вино…
Потом спросил: — Ты знаешь стихи Рауля Поншона? — Нет. — Вот это пьяница! Всем пьяницам пьяница. Я дам тебе почитать его «Веселую музу»… Великолепная книга… Подлинно галльский дух! Лохматый поэт выпрямился во весь свой небольшой рост и устремился вперед. Он ни на кого не глядел и толкнул нескольких прохожих. Когда какая-то женщина обернулась, чтобы сделать ему замечание, он на миг остановился и крикнул: — Не правда ли, Поншон подлинно галльский поэт? Жюльен схватил Ритера за руку и потащил за собой, проговорив: — Простите его, мадам, он нездоров. Он заставил приятеля идти быстрее и всякий раз сильно встряхивал его, когда тот спотыкался или хотел остановиться. Теперь парижанин все время смеялся. Он не на шутку захмелел, и Жюльен спешил выбраться из центра города. Когда они достигли набережной, навстречу им попался высокий широкоплечий человек. Ритер крикнул ему: — Ну как, малыш? Вижу, ты все такой же болван? Дюбуа, займись-ка этим молодчиком. Мужчина остановился. — Тебе что, вожжа под хвост попала? — прорычал он. Видимо, прохожий пришел в ярость. Жюльен потащил вперед приятеля, который продолжал что-то кричать, подбивая незнакомца на драку. Тот уже шел на них, сжимая кулаки. Ритер вырывался из рук товарища, сыпал ругательствами, и тогда Жюльен со всего размаха закатил ему оплеуху, потом вторую. Парижанин замолк: он был оглушен и стоял посреди улицы, чуть покачиваясь, бессильно уронив руки. Прохожий по-прежнему глядел на них. — Извините его, — сказал Жюльен. — Дураки напоили малого, а он не выносит вина. Мужчина пожал плечами и пошел прочь. — Что ты ему сказал? — пробурчал Ритер. — Это я-то не умею пить? Жюльен ничего не ответил, он только изо всех сил стиснул руку парижанина и быстро пошел вперед. Когда они достигли дороги в Фурш, Ритер объявил, что дальше не пойдет. Он хочет выпить еще. Жюльен сказал, что об этом не может быть и речи; тогда захмелевший поэт повалился на обочину. Дюбуа с большим трудом поднял его, взвалил на плечи и потащил в гору. Солдаты поста наблюдения уже сидели за столом. — Вот надрался, стерва! — бросил Тиссеран. — А я бы бросил его на дороге, пусть подыхает. Каждый возмущался на свой лад, и Жюльен понял, что товарищи не питали особой симпатии к этому любителю поэзии, сынку богатых родителей. Едва опустив голову на подушку, Ритер захрапел. После обеда Жюльен поднялся в комнату на втором этаже и сел читать «Письма Ван Гога». Время от времени он отрывался от книги и бросал взгляд на приятеля: тот спал одетый, лицом к стене. Его элегантный костюм был измят и запылился. Спал он неспокойно, то и дело вздрагивал. Даже когда он переставал храпеть, дыхание со свистом вырывалось у него из груди. В пять часов вечера Ритер проснулся. Сперва послышалось долгое ворчание, потом он приподнялся на локте и огляделся вокруг, хлопая глазами. — Это ты, Дюбуа? — спросил он. — Вот и ладно! Парижанин снова повалился на спину, и Жюльен решил, что он опять заснет. Но тот лежал с открытыми глазами, пристально уставившись в растрескавшийся потолок. После долгого молчания Ритер произнес: — Любезный Гоген, помнится, я вас оскорбил. — Что ты там бормочешь? — спросил Жюльен. — Ты никогда не