впечатление нередко обманчиво, ибо достаточно было повнимательнее присмотреться к содержимому этих полок, как всякого мало-мальски понимающего в палеографии человека брала оторопь. Бог мой! Каким только букинистическим редкостям и антикварным раритетам не сыскалось тут места! Славянские рукописные и старопечатные книги, средневековые западноевропейские манускрипты и фолианты (среди последних немало попадалось и инкунабул), греческие пергаментные кодексы соседствовали с египетскими папирусными свитками и шедеврами восточной ксилографической печати.

А главное, все это не являлось бессмысленным складом книжной продукции, в каковой превращается большинство домашних библиотек, где книги расставлены абы как — бессистемно и хаотично. Ну, или в лучшем случае, — по размерам и цвету корешков. Нет. Здесь сразу можно было определить, что хозяин придерживался определенной, правда только одному ему ведомой, системы.

Поскольку в непосредственной близости от Вадима оказалась полка с русскими старопечатными книгами, именно к ней и привлекся его несколько затуманенный коньячными парами взор. Вначале он с удивлением открыл для себя «Божественную и истинную метафизику, или Дивное и опытом приобретенное ведение невидимых и вечных вещей», а затем, последовательно переводя взгляд с одного корешка на другой, прочел следующие любопытные и одновременно маловразумительные наименования: «Открытыя тайны древних магиков и чародеев, или Волшебныя силы натуры, в пользу и увеселение употребленныя. Перевод, в осьми частях состоящий, который предлагается выбором из немецкой книги под названием; «Magie, oder die Zauber-Krafte der Natur, в 12 частях состоящей, выданной славным профессором Прусскаго королевскаго кадетскаго корпуса г. Галле»; далее шло четырехтомное «Образование древних народов. Сочиненное Дандреем Бардоном, содержащее обычаи духовные, гражданские, домашние и воинские греков, римлян, какое-то — «блендированное», что ли? В чем тут разница? И которое из них лучше?

— Какое тебе нравится, то и лучше, — хмыкнул Костромиров. — Акасательно разницы… Вообще, существуют три основных, изначальных типа виски; применительно к Ирландии это так называемое «single malt», то бишь односолодовое, затем «pure pot still» — чистое виски из перегонного куба и, наконец, зерновое виски — «grain whiskey». Так вот, ежели смешать первое со вторым, или с третьим, или в любой иной комбинации, то и получится твое, как ты выразился, «блендированное», а проще говоря — купажированное виски.

— Алхимия какая-то, — вздохнул Хватко, упрямо нахмурив брови. — И все одно непонятно, чем они друг от дружки разнятся.

— Экий ты, брат, дотошный! Одно слово — следователь. На самом деле все просто: односолодовое гонится из чистого ячменного солода, pure pot still делается из смеси солода с непророщенным ячменем, а для зернового брагу готовят, соответственно, из цельного зерна, без всякого солода.

— Вот — объяснил, и теперь мне все стало совершенно понятно! — удовлетворенно кивнул Вадим. — А на душе легко и радостно. — И, потирая в предвкушении пухлые ладони, добавил; — Ну, а какое же виски будет предложено нашему вниманию сегодня?

Горислав Игоревич поднялся с кресла, поставил бутыль на ладонь левой руки и, держа ее несколько на отлете, торжественно, с аффектацией, изрек:

— Внимание, внимание! Сегодня вам будет предложено ирландское односолодовое виски «Бушмилз Молт» шестнадцатилетней выдержки. Уникальность сего напитка состоит в том, что в течение всех этих лет он выдерживался в трех разных дубовых бочках: сначала из-под хереса, затем из-под бурбона и, наконец, из-под порто. В результате такого чрезвычайно деликатного процесса напиток и обрел свою уникальную и неповторимую сложносочиненность, характеризующуюся сладкими медовыми и орехово-солодовыми составляющими… Ну как, годится?

— Внушает, — согласился Хватко. — Ну а чего тянешь? Давай наливай свое «сложноподчиненное составляющее»!

Когда бутылка «Бушмилз Молт» показала дно, Вадим Вадимович, тыча в опустелую емкость напоминающим сардельку пальцем, не без ехидства заметил:

— Вот, понимаешь… ик!.. шестнадцать лет его, ядрен-матрен… ик!.. выдерживали, то в таком бочонке, то в… ик!.. эдаком, а мы его за каких-нибудь сто шестьдесят минут… ик! ик!.. оприходовали.

— Cinis et manes et fabula fies^[1], — развел руками ученый.

— Чего?

— Все, говорю, преходяще.

— Эт-то точно! — кивнул отяжелевшей головой следователь. — Между прочим, что это у тебя за куст со щитами вместо листьев нарисован? Вон тот, слева от окна.

— Это родословное древо Костромировых.

— Ишь какое разлапистое! По нему, небось, до позапрошлого века можно всех предков запросто отследить.

— До пятнадцатого столетия, — уточнил Горислав.

— Ага, теперь мне понятно, почему ты так любишь всякие древности.

— И почему же?

— Потому что сам — древность!

— Кстати, о древностях, — вспомнил Костромиров. — На днях со мной произошел один преудивительный случай…

— Да с тобою они постоянно происходят, — отмахнулся Вадим, — случаи эти. Удивляюсь, как ты только жив до сих пор!

— Ну, происходят, — согласился ученый, — и, заметь, нередко при твоем непосредственном участии. Помнишь историю с «уносящими сердца»^[2]?

— Ну ладно, ладно, рассказывай свой случай, — поспешно закивал Хватко. — Об одном прошу: про этих «уносящих» мне даже не говори. Как вспомню то дело, так до сих пор, ядрен-матрен, с души воротит и, главное, аппетит пропадает начисто.

— Так вот, — начал Горислав, — третьего дня получил я некое послание без обратного адреса и имени отправителя…

— Анонимка, значит.

— Да. Но не в этом суть. Суть в том, что в конверт, опять же без всяких сопроводительных и пояснительных записок, было вложено несколько страниц старинного манускрипта. Если верны мои предварительные оценки, манускрипт этот создан где-то в конце одиннадцатого или начале двенадцатого столетий в одном из русских монастырей на Афоне и представляет собой перевод еще более древней византийской рукописи, относящейся ажно к девятому веку!

— Ого! — уважительно округлил глаза следователь. — Небось, денег стоит немерено.

— Коли не подделка — а, скажу сразу, не похоже, чтобы это было подделкой, — тогда весьма и весьма. Но опять же не в том суть, примечательно другое: хотя манускрипт и озаглавлен как «Житие преподобного Феофила Мелиссина» и, безусловно, является агиографическим произведением, однако ж довольно сильно отличается от, так сказать, «канонической» византийской житийной литературы…

— Ну, ты знаешь, — сразу заскучав,