Волгу мы похоронили на площадке, где она кинулась на тигра. Нам было грустно расставаться с собакой, ставшей нам близкой за пять месяцев жизни. Димка бросил возле ее тела горсть сухарей.
— Пусть всегда у тебя будет там пища,— серьезно и печально сказал он.
В лагерь пришли ночью. Сузев укрепил за день клетку, похожую на обледенелый сруб, и мы пустили туда тигра. Зверь рыкнул, попробовал лапой бревна, и, жалуясь на судьбу, братья начали облизывать друг друга.
К счастью, все наши раны оказались незначительными. Правда, их было много, и мы, израсходовав на прижигание флакон зеленки, перестали узнавать себя. Особенно свирепый вид был у Моргунова, с распухшим носом и зеленой полоской от него к уху.
— Шей намордник,— посоветовал ему Селедков,— а то ведь последняя тигра пропадет с перепугу.
Добрый дар Прометея светил нам в следующую ночь на далекой неведомой людям Приманке. Теплом огня и духом товарищества согревались мы, кутаясь в свою обтрепанную одежду. Холодные звезды смотрели на нас сверху, и загадочный мрак тайги окружал нашу последнюю стоянку. Искры костра летели в небо и гасли, умерщвленные холодом и пространством. Пробуждаясь от дремоты, я видел спящие морды собак и согнутые фигуры своих друзей. Собаки, тихонько взвизгивая, вздрагивали во сне.
Последний тигр завел нас далеко. Судя по следу, это был самый маленький из семьи тигров. Он бродил по отрогам и падям в поисках матери и пищи, в надежде на спасительный случай, но уже обреченный на плен. Целый день мы петляли по притокам реки и, не догнав зверя, остановились на ночевку. На рассвете, когда мы, затоптав костер, шли к его последней вольной лежке, на его и на наш след напала тигрица, и сердце матери, презрев все опасности и страхи, повело ее на защиту своего детеныша.
Тигрица опоздала. Тигренка, оказавшегося самочкой, мы взяли быстро, без суеты и приключений. Трофимов, как дирижер, руководил нашим «оркестром». Спустя час тигрица смотрела на истоптанную лесную поляну, где оборвались следы ее любимицы. Ненавистный дух человека еще носился в воздухе, - и из груди зверя вырвалось приглушенное хриплое рычание. Опустив голову к земле, тигрица легкой тенью заскользила по следам похитителей.
В полдень мы остановились на отдых возле небольшого ключа. Метрах в сорока от нас начиналось ущелье. На вершине левобережной скалы я заметил сухую березу, которую можно было сбросить вниз и подтащить к костру. Взяв топор, я забрался на обрыв и посмотрел вниз. «Пока скатится — готовые дрова будут»,— подумал я, и тут отчаянный крик раздался с нашей стоянки. Глянув туда, я увидел в руках Трофимова и Моргунова винтовки. Направленные на меня, они изрыгали огонь и гром. В страхе я отшатнулся, но тут что-то тяжелое ударило меня в спину, ноги шагнули в пустоту, и последнее, что я запомнил, было ощущение бездны...
Резкая, разрывающая голову боль вернула меня к действительности. Открыв глаза, я увидел пустое и бесцветное небо. Временами на нем появлялись темные пятна. Жизнь входила в меня вместе с физическими ощущениями. По покачиванию и толчкам я догадался, что меня несут. Я ощущал свое тело, но почему-то только его положение в пространстве и никак не мог почувствовать его тяжести. Я совершенно определенно знал, что у меня есть руки и ноги и даже то, что одна рука лежит на груди, но пошевелить ими, не мог. Опустив глаза, я увидел фигуру человека, идущего впереди. По ватнику и широким плечам узнал Селедкова. И тут к мучившей меня боли добавилась новая. Я вспомнил дула винтовок, стрелявших в меня, и горькая волна недоумения и растерянности заполнила мое существо. Не было ни четких мыслей, ни суждений — только мучительное желание что-то узнать терзало меня. Темные расходящиеся круги поплыли у меня перед глазами.
Второй раз я пришел в себя от ощущения тепла. Рядом горел костер. Возле него сидел Селедков. Я без труда пошевелил сначала руками, потом и ногами. Селедков, посмотрев на меня, улыбнулся какой-то жалкой и извиняющейся улыбкой. К костру подошел Трофимов.
— Ну, вот и ожил, охотник! Наш брат живучий,— сказал он, подсаживаясь ко мне.
Я с удовольствием, смешанным с любопытством, продолжал шевелить пальцами рук и ног,
— Целы,— заметив это, задушевно сказал Трофимов.— Все, брат, цело — вот мозги у тебя, наверно, малехо стряслись— с высока все же ты кувыркнулся.
Я посмотрел на Трофимова, и он пояснил:
— Тигрица на тебя, брат, бросилась. Заметили, что сзади тебя несется, а стрелять боязно — ты закрываешь. Ну, ничего, все обошлось: прямо в пасть ей угодили — мертвая тебя и столкнула. Дружок твой ушел в Мельничное — взял харчишки, которые у нас оставались, и прямо оттуда и пошел. Говорит, хоть под винтовкой, а врача притащу... Вторые сутки пошли... Тигры все в куче—Сузев присматривает за ними, а мы вот со Степаном решили идти навстречу. На речке не разминемся. Димке мы наказывали, чтоб лошадь взял...
Я слушал Трофимова и смотрел на небо. Теперь оно не было пустым и бесцветным. Я увидел легкое облачко на фоне прозрачной голубизны. В это голубое пространство тонкой струйкой поднимался дым затухающего костра. Слух мой уловил и звук, идущий с неба. Звук появился на горизонте и, приближаясь, превратился в знакомый гул самолета. Вскоре показался маленький белый самолетик, летевший над рекой, как кобчик, выискивающий добычу. Заметив нас, он скользнул вниз.
Трофимов и Селедков вскочили на ноги и побежали на лед. Самолет развернулся и сбросил вымпел. Краешком глаза я видел, как Трофимов и Селедков сошлись, потом разбежались в разные стороны. Самолет гудел и гудел над нами, затем гул его прижался к земле, и он, коснувшись лыжами снега, заскользил по реке. Не выключая мотора, он остановился на середине реки. Из самолета выскочили люди. Их было двое, и один из них—Димка. Обросший, с ввалившимися и воспаленными глазами, он смотрел на меня и улыбался.