дощатый настил и чуть не завыл от бессилия и безысходности. Ну почему с ним? Почему обязательно с ним случилась эта поганая история? Что теперь будет? Что за выродки распоряжаются человеческими жизнями в этом подвале?

* * *

Всегда и везде его звали Вовец. Не Вова, не Володя, не, тем более, Владимир Павлович. Нет, только Вовец. В детсаду, в школе, в армии, в институте, в другом институте, проектном. И даже когда он из инженеров-проектировщиков ушел на завод слесарем в механический цех, и там его скоро все стали звать Вовцом. Только мастер называл по фамилии Меншиков. А ведь и норму Вовец всегда перекрывал, и приспособы всякие придумывал, и станок любой мог настроить, и начисление зарплаты мог пересчитать лучше любого бухгалтера, а вот поди ж ты, – Вовец! Видно имелось в нем что-то такое несерьезное, ребяческое. И жена с ним развелась, ушла и сына забрала.

И то сказать, мужику уже тридцать пять, а он все в игрушки играет: придумывает всякие капканчики на зверей, которые тут и близко не водятся; изобретает подводный перископ, чтоб смотреть, как рыбы под водой живут; строит раскладные лодки и шьет палатки небывалых конструкций, и все такое прочее. Деньги все, естественно, вбухивает в эти дурацкие лодки, в детали для металлоискателей, с которыми собирается искать клады, в путешествия по дикой природе. Правда, может выжить в горах, в тундре, в тайге – где угодно. Но в городе совершенно непрактичен, наивен и непредприимчив. И сына всегда одергивает: не топай, ходи бесшумно, на лежащие ветки не наступай. А сын не собирается быть охотником-следопытом. Ему нравится топать и пинать жестянки, они так замечательно гремят.

Но сын его любит. Жена отпускает Олежку на выходные, и они ходят в кино, на аттракционы в Луна-парк или ещё куда-нибудь. А с прошлого лета стали ездить на рыбалку. Олежке нравится река, лес, ягоды. Он в восторге от утиных выводков и ондатр, плавающих вдоль берега. Вовец водит его по прибрежным тропам, приговаривая шепотом: "Не топай, не наступи на ветку", и показывает птичьи гнезда с широкоротыми птенцами, черных толстых гадюк, греющихся на закатном солнце, шустрых ящериц и бурундуков.

Сегодня они должны были начать сплав по Чусовой. Вовец приготовил рюкзаки, резиновую лодку привязал к тележке собственной конструкции. Все Олежкины вещи тоже упакованы. Сын должен прийти днем и – вперед, на электричку, полтора часа езды, и вот она, река…

Что же случилось? Он получил отпускные и зарплату за два месяца очень удачно. Могли бы и дальше деньги задерживать, тогда бы Вовец даже отпускных не получил. А так: восемь тысяч с хвостиком. Не ахти, по нынешним временам, но для вечно простаивающего уральского оборонного завода вполне прилично. Как положено, поставил мужикам в цехе "отходную". Потом ещё пивка у киоска попили. Все нормально, все путем было. Смешно говорить, что со ста пятидесяти водки и литра пива через два часа можно так вырубиться.

Мужик к ним в скверике подсаживался, тоже с пивом. Они ещё заспорили о вчерашнем футбольном матче. Господи, кто же с кем играл? Память отшибло начисто… Потом про рыбалку заговорили, про Чусовую. Когда Вовец домой пошел, то мужик его нагнал у выхода из скверика. Опять что-то такое говорили. Мужик плоскую металлическую фляжечку достал из кармана, два пластмассовых стаканчика – один в другой – на горлышко надеты. Еще по пятьдесят грамм приняли. Мужик куда-то звонил из автомата, а Вовца за углом рвало, аж наизнанку выворачивало. Такой у него организм – если натощак, да ещё без закуски, или сразу много водки принять, обязательно все обратно вытолкнет. Так и тут: все пиво с беляшами до самого желудочного сока за какой-то ящик у киоска незаметно слил и губы платочком промокнул.

Но все равно вдруг в голове зазвенело, все тело ватным сделалось и мысли остановились. Мужик его куда-то вел, что-то приговаривал, а Вовец ноги невесомо переставлял вкривь и вкось. И так смешно было: коленка до самого лица поднималось и заострялось, как пика, а нога длинная-предлинная и тонкая. Как на ходулях шел. А дорожка корытом прогнулась: они идут по дну, а края вверх поднимаются чуть не до плеч…

Не мог Вовец сейчас вспомнить ни лица того мужика, ни слов его, ни как в подвале оказался… Видно, какая-то дрянь была во фляжечку подмешана. Эти двое в спецовках как сказали? "До завтра не очухается после такой дозы." Значит, точно, подловили его с отпускными деньгами. Господи, неужели из-за восьми тысяч несчастных вот так просто возьмут и убьют? Бред какой-то… А, видимо, большую часть той дозы вытошнило вместе с пивом, мать его…

Мысли у Вовца путались, как железные стружки под токарным станком, голова трещала, от жажды горело горло. Следовало взять себя в руки, успокоиться и, обдумав ситуацию, решать, что делать. Так Вовец и поступил. Во-первых, проверил, что у него в карманах есть, а чего больше нет. Не оказалось денег, паспорта, проездного, ключей и носового платка. С руки пропали часы. Но нагрудный карман пиджака жулики пропустили, и там оказалась – о чудо! – дежурная упаковка анальгина. В пластиковых выемках лежали под фольгой целых три таблетки. Кое-как Вовец протолкнул липким языком все три в сухую глотку. Такое ощущение, что все они тут же и застряли в самом начале пищевода. Но это только ощущение. Вовец знал, что на самом деле они уже в желудке, и минут через двадцать головную боль снимет. А, может, и нет…

Еще в нагрудном кармане оказалось "прихватизированное" в цеху пятимиллиметровое сверло с длинным хвостовиком. Вовец его недели три носил, забывал дома выложить. На всякий случай прощупал низ пиджака, не завалилось ли что доброе за подкладку из дырок в карманах. Нашлась пара мелких монеток, десяток спичек, серых от пыли, просыпавшихся вместе с крошками табака года полтора назад, когда Вовец ещё курил. В дополнение к этому, сзади, у самой шлицы, он обнаружил кусочек ножовочного полотна сантиметра в четыре длиной. Сломанные полотна он всегда выбрасывал и получал в инструменталке новые. И сейчас совершенно не мог припомнить, зачем ему мог понадобиться обломок, да ещё такой маленький. Тем не менее, находке обрадовался. Попробовал пальцем зубчики – острые, не сточены. Подошел к дверной решетке, ширкнул пару раз, и приуныл.

Стальные прутья в палец толщиной, таким обломком замучаешься царапать. Ну перетрешь за полдня один пруток, а дальше? Даже голову в такую дырку не просунешь.

Положил Вовец обломок в карман, принялся соображать, что делать дальше. Встал посреди камеры в любимую ленинскую позу мыслителя. Только пальцы не за жилет заложил, поскольку никогда жилета не имел, а за пояс брюк. И голова уже прояснилась, анальгин подействовал. Тут и почувствовал, сперва руками,