свою комнату на верхнем этаже (ковровая дорожка кончалась на первом) и поставила пластинку, всем существом впитывая тягучую, сонную мелодию и бессмысленные, глупые слова:

Для тебя это – просто Кью, Для меня это – рай земной!

Здесь я встретил любовь свою:

Ты впервые была со мной.

Вот и эти цветы, Для тебя – лишь цветы, Мне же – отблеск твоей красоты.

Человек с заячьей губой снова шел по улице, теперь уже назад; быстрая ходьба помогала ему согреться; словно Кай в «Снежной королеве», он нес ледяной холод в себе. Белые снежные хлопья все падали, таяли на тротуаре, превращаясь в грязную слякоть; из окна на четвертом этаже падали, струились слова песни, шипела тупая игла.

Говорят, это просто подснежник Из Гренландии кто-то привез.

Для меня он – прохлада и нежность Твоих рук, твоих губ, твоих кос.

Человек задержался лишь на долю секунды; пошел дальше по улице быстрым шагом; ледяной осколок в сердце не причинял ему боли, во всяком случае, боли он не чувствовал.

3

В Корнер Хаус Ворон сел за свободный столик у мраморной колонны. Он с отвращением вглядывался в длинный перечень сортов мороженого и холодных напитков, всех этих parfaits и пломбиров с фруктами, coupes и сплитов2. Какой-то господин за соседним столиком ел черный хлеб, запивая его витаминизированным молочным напитком «Хорликс». Под взглядом Ворона он съежился и спрятался за газетой. Огромные буквы газетной шапки кричали:

«УЛЬТИМАТУМ».

Мистер Чалмондели осторожно пробирался меж столиками. Он был толст, и на пальце у него сверкал изумруд. Широкие щеки обтекали квадратную челюсть и складками спадали на воротник. Он похож был на удачливого агента по продаже недвижимости или на продавца дамских подвязок, которому невероятно повезло. Усевшись напротив Ворона, он произнес:

– Добрый вечер.

Ворон сказал:

– А я уж думал, вы никогда не явитесь, мистер Чал-мон-де-ли, – он четко выговаривал каждый слог.

– Чамли, дружище, Чамли. Произносится – Чамли, – поправил тот.

– Какая разница, как это произносится, – сказал Ворон. – Я думаю, это ненастоящее ваше имя.

– Ну, во всяком случае, я его сам для себя выбрал, – сказал Чамли, перелистывая меню. Перстень его сверкал в ярком свете плафонов, похожих на опрокинутые вазы. – Хотите parfait?

– Не пойму, как это можно есть мороженое в такую погоду. Если вам жарко, постойте на улице. Мне не хочется тратить время зря, мистер Чалмондели. Вы принесли деньги? У меня ни гроша.

Чамли сказал:

– У них здесь прекрасно готовят «Мечту Девы». Не говоря уже об «Альпийском Сиянии». Или о «Славе Никкербокера».

– Я ничего не ел с самого Кале.

– Дайте мне письмо, – сказал Чамли. – Благодарю вас. – И повернулся к официантке: – «Альпийское Сияние», пожалуйста, и полейте его стаканчиком кюммеля.

– Деньги, – повторил Ворон.

– Вот бумажник.

– Они же все пятифунтовыми.

– Нельзя же требовать, чтобы вам выдали двести фунтов мелочью. И потом, я-то тут при чем? Я всего лишь промежуточное звено, – сказал Чамли. Вдруг выражение его лица смягчилось: на соседнем столике он увидел порцию клубничного сплита. С грустной откровенностью признался: – Я такой сластена…

– Разве вы не хотите, чтобы я вам рассказал, как все было?

– Нет, нет, что вы! – торопливо произнес Чамли. – Я всего лишь промежуточное звено, я ни за что не отвечаю. Мои клиенты…

Ворон презрительно скривил заячью губу:

– Ну и здорово вы их называете.

– Как возится официантка с моим мороженым, – возмутился Чамли. – Мои клиенты – прекрасные люди. Эти акты насилия… Они считают их равными военным действиям.

– Но я и тот старик… – сказал Ворон.

– А вы оказались на переднем крае. – Он тихо рассмеялся собственной шутке; огромное бледное лицо было словно белая завеса, на которой можно показывать смешные и страшные фигуры: кролика или человеческое существо с рогами. Маленькие глазки засияли от удовольствия при виде огромной порции мороженого в высоком бокале, поставленном перед ним официанткой. Он произнес:

– Вы хорошо поработали, аккуратно. Вами очень довольны. Теперь вы сможете отдохнуть. – Чамли был толст, вульгарен, насквозь фальшив, но в нем ощущались власть и сила. И даже стекавшее из уголков рта мороженое не нарушало этого ощущения. Он был само преуспеяние, он был из тех, кто владеет всем, тогда как Ворон не владел ничем, кроме содержимого бумажника и той одежды, что была на нем, да заячьей губы и еще – пистолета, который он, вопреки инструкции, так и не оставил на месте преступления.

– Ну, я пошел, – сказал Ворон.

– Всего хорошего, дружище, всего хорошего, – пробормотал Чамли, высасывая жидкость из бокала через соломинку.

Ворон встал и пошел. Худой и мрачный, созданный для разрушения, он чувствовал себя не на месте среди этих уютных столиков, уставленных разноцветными вазочками и бокалами с фруктовым соком. Он вышел на площадь и направился вверх по Шафтсбери авеню. Витрины магазинов сверкали елочной мишурой, яркими пятнами алых рождественских ягод. Вся эта сентиментальная чепуха выводила его из себя. Руки в карманах сами собой сжались в кулаки. Он прислонился лбом к стеклу витрины модистки и молча смотрел, презрительно и зло усмехаясь. Девушка-еврейка склонилась над манекеном. Фигурка у нее была что надо, аккуратненькая и совсем не худая. Ворон рассматривал ее ноги и бедра, думая с отвращением: это же надо, сколько плоти выставили на продажу под Рождество.

Не находившая выхода жестокость заставила его зайти в магазин. Продавщица поспешила ему навстречу. Повернувшись к ней лицом – заячья губа предстала во всей красе, – Ворон испытал такое же удовольствие, как если бы расстрелял из автомата картинную галерею. И спросил:

– Вон то платье в витрине. Сколько?

Девушка ответила: «Пять гиней1». Она не добавила «сэр», отвечая ему. Губа была словно клеймо, знак принадлежности к определенному классу, говорила о бедности родителей, не собравших денег на хорошего хирурга.

– Оно ведь неплохо смотрится? – спросил Ворон.

Продавщица жеманно прошепелявила:

– Оно вщем очень нравитща.

– Мягкое. Тонкое. Такое платье надо очень аккуратно носить, точно? Это для красивых и богатых, правда ведь?

Продавщица ответила без всякого интереса:

– Это уникальная модель. – Она лгала. Она была женщиной и прекрасно разбиралась в таких вещах, понимала, какой вульгарной дешевкой на самом деле торговал этот магазинчик.

– Классная вещь, а?

– О да! – ответила девушка, глядя в окно на итальяшку в фиолетовом костюме, подмигивавшего ей сквозь стекло. – Классная.

– Хорошо, – сказал Ворон, – я его беру за пять фунтов2. – Он достал банкноту из бумажника, который получил от