малыш?

Уго посмотрел на него в упор. В глубине его темных глаз затаилось неизмеримое презрение:

— Иди, дурак, — буркнул он.

Франс улыбнулась, и горе исчезло с

ее лица, как будто легкий ветерок сдул с него траурную вуаль:

— Вы слышали, что вам сказал сын?

Полицейский из красного сделался

белым и шагнул вперед.

— Что же вы больше не плачете, мадам?

— Не плачу, — сказала Франс. Уго взял ее за руку и не сводил глаз с полицейского. — Со мной мои мужчины.

Он пожал плечами:

— Это смешно. Через несколько минут…

— У вас есть ордер на обыск? — спросила его мать.

— Вот, — показал полицейский.

Франс внимательно прочла листок и

передала его Уго. Тот тоже его прочел и протянул полицейскому:

— Все по форме.

Полицейский снова стал из белого красным и нервным движением убрал листок в бумажник:

— У меня сын твоего возраста. Уже давно…

— Я запрещаю вам говорить мне «ты», — сказал мальчик.

— Я запрещаю вам говорить ему «ты», — сказала его мать.

Полицейский слабо безнадежно тявкнул и бросился к лестнице. Уго прошептал:

— Все будет хорошо, мама.

Полицейский уже был в коридоре,

куда выходили пять дверей. У него был такой вид, как будто он сейчас сожрет дверные ручки.

— Третья. — И молодая женщина открыла дверь в спальню.

Жюльен лежал на широкой кровати. Его массивное уставшее лицо покоилось на подушке, глаза были закрыты. Дыхание шевелило густые светлые усы.

Полицейского, казалось, пригвоздили к порогу. Франс облокотилась о косяк двери и закрыла глаза. За одну ночь он отправит тебя на Луну…

— Он здесь? — пробормотал за ее спиной человек в штатском.

— Спит, — прошептал Уго.

— Вижу, — злобно отрезал полицейский.

— Он устал, — с нежностью сказал мальчик. — Вы только представьте себе: жена, ребенок, да еще самолет в саду. Это слишком для одного человека.

— Нашли, кому это говорить… — вздохнул полицейский.

— Может быть, не надо вам его будить? — спросил Уго.

— Думаю, не надо, — ответил полицейский.

Он закрыл дверь:

— Очень жаль.

— Что жаль? Что папа не был пилотом этого самолета?

— Да, то есть нет. В общем, такое может только присниться.

— Присниться? — Франс грустно улыбнулась. — Это точно сказано.

— Согласитесь, мадам, что я имел основания для подозрений.

— Я ни с чем не соглашусь, — сказала Франс.

Они были на кухне. Полицейский открыл дверь, вышел. Посмотрел на небо:

— Сегодня будет хороший день. До свиданья, мадам. До свиданья, мальчик.

— Прощайте.

Когда он уехал, Франс обняла сына и прошла на террасу. Она села на скамью, позелененную мхом, и они долго молчали. Часовых уже не было. Утренний ветер шевелил ивы.

— Милый мой! — Она очень крепко прижала к себе Уго. — Я была уверена, что ты им не дашься!

Мальчик смотрел на голубое небо, в одну точку. Он проговорил:

— В тот момент… В тот момент, когда папа мне приснился, я увидел его таким, каким он был в прошлом году. Помнишь, когда мы после ужина играли в прятки в пшенице. Я всегда его находил, потому что он сидел и смотрел на Луну.

— Это была его мечта. Побывать на Луне.

— И у него тогда были усы. Может, он там сейчас? Говорят, все летчики туда попадают, когда их сбивают в полете. Летчики с большими руками и большими усами.

Она снова расплакалась.

— Не плачь, мама. Я… я присню его, каждый раз, когда он будет тебе нужен. Он будет сниться мне днем и ночью и в конце концов станет таким настоящим, что будет совсем как папа. И он останется с нами навсегда.

— Да, Уго, навсегда, — она рыдала, ее черные волосы смешались с каштановыми волосами мальчика. — Пускай тебе всегда снится наше счастье.