зарекомендовал себя как один из наиболее компетентных знатоков футбола: Салданья побывал в 62 странах и мог аргументированно говорить о югославском футболе и турнирной таблице штата Амазонас, о творческих спорах французских тренеров и стратегических концепциях, изобретаемых в Марокко. С другой стороны, опыт его тренерской работы был невелик: до назначения в сборную он работал тренером «Ботафого» в течение всего лишь двух с половиной сезонов, а потом хлопнул дверью, разругавшись с директорией клуба из-за продажи кого-то из своих игроков.

Но, между прочим, именно в эти два с половиной сезона команда «Ботафого» и прославилась на весь мир, одержав свои самые сенсационные победы в Бразилии и за ее пределами, ибо не кто иной, как Салданья, создал ту легендарную команду, где играли Гарринча и Диди, Амарилдо и Загало.

– Но с тех пор он уже двенадцать лет смотрит футбол не с тренерской скамьи, а из кабины комментатора! – кричали оппоненты. И правда, все эти годы Жоао работал в прессе, ежедневно выступая с обозрениями на тему футбола в газете «Ултима ора», а также комментируя матчи для радиостанции «Насиональ» и телестанции «Глобо». И именно в качестве журналиста прославился как непримиримый и последовательный борец против клубных заправил, превративших футбол в средство политической саморекламы, личной карьеры. Высмеивая их остро и язвительно, Салданья вывернул наизнанку этот темный закулисный мирок в своей книжке «Подземелья футбола».

Однако не только это вызывало бурную полемику вокруг назначения Салданьи. Далеко не все из его читателей и почитателей знали о том, что этому человеку многое ведомо и помимо футбола, что он изучал политэкономию в Париже и Праге, был первым бразильцем, добравшимся (в качестве корреспондента итальянского журнала) до Кореи и Китая в годы, когда корейский народ мужественно сражался против американских интервентов, а народ Китая завершал свою победоносную революцию. Благонамеренные соседи Жоао по истомленному пляжной негой кварталу Ипанема в недоумении пожали бы плечами, узнав, что в молодости он неоднократно бывал на конгрессах Всемирной федерации демократической молодежи и приезжал в Москву в составе бразильских делегаций, представлявших прогрессивные молодежные организации страны.

Но те, кто ничего не забывает, знали о Салданье все и, в частности, хорошо помнили, что в годы, когда компартия в стране находилась на легальном положении, он был организатором предвыборной кампании одного из коммунистических депутатов парламента.

За все время работы в Бразилии я, пожалуй, не встречал более стопроцентного бразильца, чем он.

Веселый и насмешливый, остроумный и вспыльчивый, Жоао любит испытывать судьбу. Он азартен и горяч, как каждый его соотечественник. Он умен, но о нем не скажешь «умный в гору не пойдет, умный гору обойдет». Салданья не только не станет обходить гору, он бросится штурмовать ее бегом.

Его острословие принесло ему необычайную популярность и непримиримых врагов. Однажды после одного из матчей сборной некий маститый спортивный журналист из Сан-Паулу, прославившийся среди коллег своим невежеством и апломбом, снисходительно поинтересовался:

– Жоао, почему это твои полузащитники все время шли вперед, все время атаковали и не возвращались назад, в зашиту?

Не задумываясь ни на секунду, Жоао ответил прямо в микрофон:

– Если бы это было так, если бы они все время шли в атаку и не возвращались бы назад, то уже через пару минут после начала матча они пересекли бы линию ворот, перебрались бы через ров и оказались бы на трибунах.

В телестудии Гамбурга во время транслировавшегося на всю Западную Германию интервью комментатор вдруг прервал беседу о футболе неожиданным вопросом:

– Что вы думаете о массовых убийствах индейцев в вашей стране?

Кровь ударила Салданье в виски, но он не потерял самообладания и спокойно ответил:

– Моя страна имеет 470 лет истории. Количество индейцев, умерших и убитых за все это время, не превышает количества жертв за десять минут последней мировой войны, развязанной вашими фашистами.

Передача была прервана, комментатор больше не показывался на глаза Салданье.

Однажды, перебегая дорогу по пути на пляж, он чуть не попал под машину. Взвизгнули тормоза. Жоао обронил по адресу водителя нечто не поддающееся цитированию. Открыв дверцу, из-за руля вылез долговязый детина. Тщедушный Жоао казался гномом рядом с этим взбешенным великаном. Гора мускулов и жира, сопя, надвигалась на Салданью, сжимая в руке заводную ручку. Публика столпилась на тротуаре, приготовившись наблюдать бесплатный урок кэтча. Еще через секунду Жоао пришлось бы туго, но он вдруг крикнул противнику:

– Эй ты, трус! Ты боишься меня и поэтому схватил этот дурацкий рычаг. Брось его, если ты настоящий мужчина.

Детина побагровел: этот тощий мозгляк думает, что сможет побить его на кулаках?!

В гневе шофер бросил под ноги свою рукоятку, Жоао тут же нагнулся, схватил ее и трахнул соперника по лбу. Гигант рухнул на горячий асфальт.

Жоао шагнул через покоящееся в нокауте тело и гордо удалился, не забыв поклониться бурно приветствовавшим его зрителям.

Да, Жоао принадлежит к числу тех людей, которые не привыкли извиняться, когда им наступают на ноги, но никогда не станут носить камень за пазухой, выжидая удобного момента для удара. Он говорит то, что думает, а поступает, как говорит. И именно поэтому его тренерская карьера оказалась гораздо более короткой, чем можно было бы предположить.

Впрочем, поначалу все шло хорошо: уже первые шаги Салданьи вызвали не только одобрение друзей, но и смирили гнев противников, ибо он за двадцать четыре часа решил проблему, над которой четыре последних года безуспешно бились несколько тренеров: создал сборную страны. Точнее, решительно объявил ее состав, тогда как его предшественники беспрерывно консультировались с начальством, маневрируя между сциллами и харибдами сан-паульских и рио-де-жанейрских футбольных хозяев. Салданья же в первый же вечер после своего назначения, сидя в собственном доме, сказал сбежавшимся к нему репортерам:

– В Бразилии, как известно, футбольных тренеров девяносто миллионов, и они могут предложить девяносто миллионов вариантов сборной. Но поскольку руководство поручено мне, на поле выйдет моя команда!

И продиктовал двадцать два имени. По два на каждую позицию. И каждый из двадцати двух был сразу же точно определен как основной или запасной.

Уже наутро вся страна знала свою сборную, получив наконец-то благодатную возможность анализировать состав, спорить и соглашаться с Салданьей, выдвигать новые