не имеет права плакать и распускать себя, она должна очистить цель своей жизни и всё подчинить ей! Цель? Их несколько. Во-первых, вернуть долгоруковскую усадьбу Глинки, где прошло её детство. Во-вторых, вернуть свою красоту и величие, а для того найти достойного жениха. В-третьих, изучать труды Якова Брюса — она кое-что усвоила из их встреч, и начать надо с Лунного календаря, а потом… Но главное: она хочет иметь ребёнка! Ей уже 30 лет, и она должна, должна родить наследника…

Она верит в своё кольцо судьбы — и непременно на него вернётся!

Клятву, данную при обручении с императором, она не нарушила, не уронила себя, не отвечала на ухаживания в ссылке — разве пара ей тот пригожий собой храбрец Овцын? Нет, только граф или князь, и непременно умный!.. Ни в Москве, ни в Петербурге пока она не встретила такого…

О ссыльных княжнах, вернувшихся в столицы (всех, кроме Катерины), современники отзывались единодушно: стали они совсем другими. Очевидец писал: «Быв до того годы тщеславны, сделались они чрезвычайно скромны и любезны и даже сожалели о том, что они вне изгнания». Екатерина Долгорукая тоже стала другой: держалась скромно, была молчалива, но — никто не проникнул в её душу.

Катерина в кольце судьбы

Много домов в Москве принадлежало князьям Долгоруким: на Знаменке, Волхонке, Пречистенке, Моховой…

И всюду — довольство, покои, флигели, конюшни, сады, погреба. Однако те, кто вернулся из ссылки, застали свои дома в обшарпанном виде, мебель обветшалой, диваны потёртыми, комнаты с истлевшими гардинами. Как-то постучала к Долгоруким Наталья Борисовна — встретили её неласково: не прощали мужу её того, что признался в винах и под пытками притянул чуть не всех Долгоруких.

На Большой Никитской в богатейшем подворье жила троюродная сестра Катерины по имени Анастасия. Но каково было её удивление, когда оказалось, что муж её — Александр Брюс! Катерина не замедлила нанести визит сестре.

Полы в доме сверкали жёлтым дубовым блеском, люстры хрустальные освещали залы и комнаты, коридоры и уголки раскинувшегося на две стороны дворца. Богато Долгоруковское подворье^[4]! Да вот беда — хворает молодая княжна Анастасия. То ли пристала чахотка, то ли простудилась…

Катерина, которая за прошедшие годы набралась знахарских способов лечения, стала за ней ухаживать. Заваривала ей травы, сиживала у постели, читала вслух книги римских и греческих авторов. Анастасия, правда, более любила псалмы Давидовы да «Четьи-Минеи».

Муж дома бывал редко: то в Глинках, то в Сухаревой башне, то в лютеранской церкви. Иногда заставал он гостью — порозовевшая, с огненными глазами, она заводила разговор о графе Якове. Катерина всё помнила: детское гадание, посещение обсерватории в Глинках, карты звёздного неба. И с великим вниманием слушала Александра.

А он показывал пытливой гостье портреты Якова Вилимовича — в молодости лицо его отличала решимость, позднее, в кирасе и белом парике, был строг и взыскателен. А на последнем портрете ничуть не похож на себя: худой, с обвисшей кожей, морщинами на лице и взглядом недобрым. Странно!

Александр называл своего дядю великим и всемогущим, сравнивал с Нострадамусом. Оказывается, тот работал над «эликсиром бессмертия», не верил, что умрёт, даже учил племянника искусству оживления из мёртвых. Кунсткамера, то есть «Кабинет курьёзных вещей», в Петербурге — тоже дело его рук. Однажды при осмотре Васильевского острова Пётр I заметил две сосны, сросшиеся так тесно, что не угадать, какие ветки к какому дереву относятся, и он воскликнул: «О, древо-монстр, о, чудище!» И велел на том месте воздвигнуть новую кунсткамеру… Лейбниц советовал царю собирать те редкости, древности — царь загорелся, и стали направлять туда всё, что «зело старо необыкновенно» и что может «наставлять и нравиться». Называли в народе тот музей «бесовской потехой»…

А что касается Москвы (поведал Александр), то старый Брюс видел сквозь землю и определил, что лучшее место для веселья Пресня, для жизни — Кузьминки, а Моховая благоприятна для учения. О тайне смерти учёного и воскресении его Александр не говорил, однако Катерина, давно подпавшая под обаяние Брюса, исполнялась всё большего интереса к его племяннику.

— Скажите, граф, — спросила Катерина, — а как ваш дядя молился?

— Всенепременно упоминал не токмо Бога, но говорил про надобность учения. Помню, повторял: «Благодарю Тебя, Всемогущий мой и Всемилостивейший творитель, как позволил мне начать и завершить сие дело…» Благодарил Богоматерь и всех святых, а в конце непременно повторял: «Всегда есть Альфа и Омега. Аминь». Верил не просто в божественное творение, но и в силу человеческого знания…

Катерина вспоминала разговоры солдат по пути из ссылки, маски на стенах дворца, алхимическую лабораторию, куда хозяин никого не пускал, телескоп… И она всё чаще стала бывать в том доме, сидела у постели больной Анастасии, рассказывала про ссылку, про своих дядьёв и брата, давала настои трав. Рассказы её завораживали Анастасию, а красота вызывала завистливое чувство и… подтачивала слабый организм. Соседи косились на тот особняк, осуждали гостью, а Анастасии делалось всё хуже. В 1745 году, подобно слабой свече, жизнь её догорела.

Слухами полнилась Москва, особливо Поварская и Никитская. Отпевали Анастасию при множестве народа: церквей там вдоволь, так что звонили колокола и слышались молитвенные песнопения. Но ещё более разговоров пошло на сороковой день. Гневом полнились переулки: ну-ка, граф-вдовец Александр Брюс не просто предложил руку и сердце Екатерине Долгорукой, а, еле дождавшись сорокового дня, там же устроил свадьбу с ней!..

Когда наступили тёплые дни, новобрачные отправились в Глинки. Катерина торжествовала! Ещё бы: цели её достигнуты — стала супругой умнейшего Брюса и вернула себе усадьбу Долгоруких, в которой когда-то цвело беззаботное её детство! Теперь осталось только одно… И тут она замолкала, прикусив губку, и никому не высказывала сокровенного желания…

Однако, подъехав к Брюсову дворцу, чего-то испугалась. Прежде маски не казались такими устрашающими: то смех, то ужас, то насмешка, то высунутый язык — видно, много тут покудесили итальянец со своим хозяином…

Дня три водил её супруг, поддерживая за локоть, услужливо показывал строения, пруды, конюшню, домик для алхимических опытов (значит, племянник продолжает дядины занятия?). И обсерватория, и дельфийский оракул, который некогда напугал Катерину, и библиотека с тёмными корешками книг, Платон и Бэкон — всё на месте.

Они шли по аллеям, а слева и справа выскакивали кошки, и все чёрные, белые или