и лицо ее вдруг просияло, словно освещенное зарей.

«Еще одно маленькое чудо, – подумала Полли, не сказав ни слова. – И все-таки ему не следует пялиться!»

Еще одно из самых ранних воспоминаний Бадди.

Женщина в автобусе. Она поднимается на три ступеньки. Бадди слышит шипение останавливающегося автобуса и аккордеоном открывающихся дверей, чувствует запах выхлопа. Бадди и Полли сидят бок о бок на одной из боковых скамей. Бадди смотрит пристально. У женщины на одной руке висит сумочка, на другой она держит ребенка, запеленутого в голубое хлопчатое одеяльце. Ребенок чихает, кашляет – резкий звук, слишком громкий для младенческой грудки. Неловко роясь в сумочке, мать младенца извлекает из нее долларовую бумажку.

– Только необходимую мелочь, дама! – произносит водитель.

Женщина:

– У меня болен ребенок. Мы едем к врачу.

– Все равно я не могу заставить этот аппарат принять долларовую бумажку.

Бадди смотрит на нее во все глаза, потом смотрит на мать. Полли открывает свою сумочку и дает женщине нужную мелочь. Женщина сидит напротив. Ребенок кашляет, личико у него сморщенное и красное. Женщина плачет. Она поднимает глаза и ловит пристальный взгляд Бадди. Постепенно, словно против воли, лицо ее смягчается. Она улыбается. Ребенок успокаивается и засыпает.

Потом Бадди спрашивает у Полли:

– Мам, все люди болеют?

Полли кивает:

– Все без исключения.

Бадди смотрит сквозь внешнюю оболочку, утверждает Полли, он видит их души. Душа каждого – прекрасна. Иногда его взгляд людям помогает. Но гораздо чаще они этого не понимают.

– НЕ ПЯЛЬСЯ!

Бадди думал, что, может быть, все началось с того человека – с самого раннего из его ранних воспоминаний. В тот день дул сухой пыльный ветер, он это хорошо помнил, такого ветра обычно не бывает у них в Байю^[2]… или – не бывало в дни старой погоды. «Доброй» погоды, как многие ее называли. «Еще во времена доброй погоды…» – то и дело слышал от них Бадди. Но Бадди знал лишь теперешнюю Новую Погоду.

В тот день дул такой ветер, какой обычно наводит на мысли о пустыне: он поднимал с тротуаров мусор, закручивая его в маленькие, носящиеся в воздухе смерчи, швырял пыль в глаза прохожим, так что они спешили по улицам с опущенными головами, щурились и терли глаза. Бадди переходил через дорогу, крепко держась за руку Полли, когда с противоположной обочины навстречу им бросился какой-то человек, как раз когда должен был зажечься красный свет. «Человек этот, видимо, страшно спешит, – подумал тогда Бадди, – раз не обращает никакого внимания на то, куда идет». Проходя мимо них, он тер глаза тыльной стороной ладони. Бадди хотел было крикнуть ему: «Свет же красный!» или «Берегитесь!». Но он не успел крикнуть: раздался громкий звук клаксона, долгий скользящий визг тормозов и страшный глухой удар. Бадди выдернул руку из руки Полли, хотя она пыталась ухватиться за него снова, и исчез в толпе: толпа собралась сразу же, неведомо откуда, улица кишела людьми, словно налетела саранча, как это порой случалось у них в городе, когда задували душные пыльные ветры.

Бадди проскальзывал меж людских ног, пробирался между портфелями и сумками, мимо юбок и брючин, спотыкался о начищенные черные ботинки.

И вдруг в просветах между конечностями глазеющей толпы, в то время как едва доносившийся откуда-то издали голос Полли звал: «Бадди! Бадди!» и все ближе и ближе звучали сирены, он разглядел там, на асфальте, предназначенном для людских ног и автомобильных шин, на том месте, где лежать было НЕПРАВИЛЬНО, – человека, который прошел мимо них всего несколько мгновений назад. У его ног, на коленях, с опущенной головой, словно совершая некий культовый акт, стоял водитель, издававший вопли и стоны и воздевавший вверх руки. Автомобиль вдвинулся носом в эту сцену под каким-то странным углом, бессмысленно горели фары, дверь со стороны водителя была распахнута, мотор урчал. Левый поворотник работал – то зажигался, то гас, то зажигался, то гас, бросая желтые блики на лицо умирающего человека. УМИРАЮЩЕГО!

И тут Бадди увидел… или полуувидел… или увидел каким-то другим зрением… в тот момент, когда пристально вглядывался из первого ряда кольца, образованного толпой: другая сущность поднялась из лежащего на асфальте тела. Может быть, настоящая сущность этого человека, думал Бадди. Она поднялась из тела на асфальте, словно бабочка из кокона. Словно облачко, неплотная, как поднимающийся туман, истинная сущность человека отделилась от бесполезной теперь плоти. Затем, пока мальчик стоял, пристально глядя ей вслед, она уплыла прочь.

Бадди никогда, никому не рассказывал о том, чему стал свидетелем. Однако позже он спросил:

– Мам, а что случилось с тем человеком?

– Он умер, Бадди.

– А что это значит?

– Он больше не живет.

– Куда же он девался?

– Этого никто не знает.

Вот мы и познакомились с тремя первыми воспоминаниями Бадди – с чем-то вроде Троицы: они, словно моментальные фотографии, прочно вклеены в альбом его памяти:

Старая женщина.

Больной ребенок.

Умерший человек.

3. Настоящая проверка силы тяжести

«Когда, несколько четверок лет тому назад, наши указательные пальцы указали нам путь к созданию нового национального государства… Когда в ходе развития человечества мы посвятили себя концепции, что все люди были созданы как народ… – Президент Спад Томпсон вспрыгнул на письменный стол, воздев руки горе – именно этот кульминационный жест в свое время сделал его знаменитым. – …Что нам остается теперь, в этот последний предрассветный момент сумерек, как не смотреть вперед, всегда и только вперед, в будущее, ибо где же еще, как не в будущем, ждет нас наша будущая судьба? Судьба нашей Страны Свободы? Нашей Родины Смелых?»

Заполнившая кабинет толпа представителей прессы, штатных сотрудников Большого Дома и телеоператоров разразилась аплодисментами. Затем яркие огни погасли, микрофоны опустились, а Президент, потирая поясницу, устало сполз со стола и снова спустился на землю.

– Трудненько им придется, если захотят отыскать здесь то, с чем можно поспорить, – сказал Спад помощнику, Хьюберту П. МакМиллану. Он опять потер поясницу. – И все же я не уверен, что меня вообще смогли понять.

– Да вас никогда не понимают, босс. – МакМиллан пожал плечами. – Но ведь им нравится. Это-то и важно.

– Потрясающая речь, мистер Президент, – произнес Дэн Атмост, остроглазый, энергичный ведущий программы «Завтрашнее Шоу», самой популярной в те дни новостной программы. Он потянулся вперед, чтобы пожать руку Вождя.

– Из ваших самых лучших! – присоединился Фред Блейкли, шеф новостного отдела круглосуточной программы «Шоу-Америка» – главного