ЛитВек: бестселлеры недели
Бестселлер - Серж Винтеркей - Антидемон. Дилогия (СИ) - читать в Литвек width=Бестселлер - Татьяна О. Новикова - Бывший. Злой. Зеленый (СИ) - читать в Литвек width=Бестселлер - Дэн Ариели - Позитивная иррациональность. Как извлекать выгоду из своих нелогичных поступков - читать в Литвек width=Бестселлер - Кира Оллис - Закон подлости - читать в Литвек width=Бестселлер - Ханс Русенфельдт - Темные тайны - читать в Литвек width=Бестселлер - Ханья Янагихара - До самого рая - читать в Литвек width=Бестселлер - Татьяна Юрьевна Степанова - Мойры сплели свои нити - читать в Литвек width=Бестселлер - Елена Ивановна Михалкова - Мертвый кролик, живой кролик - читать в Литвек width=
Литвек - электронная библиотека >> Дмитрий Бортников >> Современная проза >> синдром фрица >> страница 3
нормально, а потом стало хуже, и, самое главное, быстро.

Полили дожди.

В решетках на сточных канавах застревают трупы птиц. Мертвые воробьи. Они как тряпочки. Это как в Нью- Йорке. Там эпидемия.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Я начал стучать зубами. Здесь огромные потолки. Легионер как-то обходится. Я переполз в маленькую комнатку и попал в тропики. В ледяные тропики. Японская печка не спасает. Этот маленький самурай самоотверженно отдает жар, но без керосина даже самурай не может. Керосин у самурая кончается.

Чтобы высушить носок, нужно полстакана. В канистре на полтора носка.

Вот такая жизнь.

К тому же я начал кашлять. А потом затрясло. Это не просто грипп.

Я горю потихоньку. Это медленный, мокрый огонь. Он невидим. О нем знают врачи. И няньки, которые в домах престарелых по утрам меняют горшки с дерьмом... И могильщики. Это огонь смерти.

Мы все горим. Наша кожа горит. Наши нервы. Наши волосы объяты мокрым пламенем. Наше сердце и мозг. Каждая кость и мозг в ней... Мы держим огонь в руках. Когда я вижу, как девушка гладит своего парня, его лицо, его волосы... Я чуть не вскрикиваю... Они сидят внутри пламени. Они улыбаются в костре своих тел.

Наши ноги тлеют и обугливаются. Мы прячем свои старые угли....

Я думаю иногда, если ускорить течение времени... Мы вспыхнем факелами...

Тысячи факелов, тысячи огней... Мы очистимся. Я брожу по комнате и разговариваю сам с собой. Я обращаюсь к тому, кто зажег наши тела...

Я ложусь на кровать. На мокрую свою кровать, как в гроб, плавающий в могиле.

Мне кажется, дома плывут. Накренившись и прямо... Люди, в них проплывая, смотрят из окон.

Нас всех несет к океану. Глаза на минуту встречаются, мы видим друг друга.

И плывем дальше... Все время вниз...

Я произношу монологи. Это было не просто тысячи раз. Это было миллиарды раз. Везде. Во всех частях света и во всех городах мира. Тысячи людей тлеют и произносят монологи... И умирают на медленном огне своих тел. Чувство бессмертия. Иногда очень сильное...

Будто кто-то раздувает мой огонь. Ну и что... Моя смерть. Моя внезапная смерть. Она ничего не значит. Кто меня найдет? Кто меня узнает?

Та сила, которая принесла меня, принесет еще такого сюда... Тот, кто зажег мое тело, зажжет еще...

Как это грустно. В этих дождях...

Этот огонь наших тел и река, и вечер, и ночь на реке... Современность. Быстрота. Бесшумность движения. Звуки. Скорость и медленное течение улицы.

Что может быть экстремальнее обыденности?..

Ты вдруг видишь, что жизнь прошла.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я стою по колено в дерьме современности. Мне наплевать на все войны и на все жертвы. На вину и на невинность. У меня старый компьютер. Все отсырело в его чреве. А теперь еще нет электричества.

Вот моя современность.

В детстве мы играли в "мертвое тело". Ложились на воду, и несла нас река.

До сих пор я плыву по реке. По реке, у которой нет названия.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Мое радио.

Американский английский. Английский английский. Парижский французский. Французский провинции...

Речи Гитлера, тихий Моцарт, нацистские марши, грохот сапог...

Я слушаю.

Французские слова "сотрудничество", "великолепие"...

Звуки воды, громкое мое дыхание, плач ребенка, отраженный от стены...

Голос диктора: "Повсюду дожди"...

Говорят о культуре. "Этот мрак... Это настроение пригородов. Периоды в жизни всякого творческого человека... Они цвета болота... Настроение пригорода. Глаза старика в пригороде. Одинокая смерть в дешевом отеле. Зловещие подворотни".

Репортаж о Пьере Лоти. "Немножко травести... Декаданс, да, его тоска, его грусть, усталость. Это точно! Как точно вы это сказали! Усталость времени! Арабский мир, гаремы, женские бесшумные платья, мальчики на гнилых улицах и закаты, закаты, грязные города и тела молодые..." Я слушаю, завернувшись в три одеяла.

Слова "чудесный", "великолепный", "невыразимый", "чуть греховный", "насильственный", "богатый", "быть очень богатым", "да-да, среди них много педэ"...

Я слушаю.

"Он писал такие слова, да, странные слова... Мода на свободу прошла. Мода на рабство вечна. Как вы находите такие слова?!. Эта фраза - сокровище!

Или вот... Слово "свобода" придумали рабовладельцы... А?! На мой взгляд, прекрасная фраза?!. Да восхитительная!!!!"

Я слушаю. С застывшей от холода улыбкой.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

В один день стало тепло. Серджио звонил. Скоро приеду, сказал, как у вас там... Я слышал, дожди. Все спокойно? Все живы? Ты простужен, я слышу... Выпей водки. Она в моем сейфе в мастерской. Потерпи. Я скоро приеду...

Сегодня ветер был с океана. Далекий океан пахнул весной. Океан входил в мою комнату, и я сидел по пояс в весне... В этом феврале я встречаю свою тридцать вторую весну. И этой весной, как никогда раньше, мои ноздри тоскуют и сжимаются...

Мое тело никак не может вспомнить что-то важное...

И от этого ветра слезы наворачиваются на глаза.

Я просыпаюсь ночами. И долго лежу без сна. Никогда я не испытывал такой тревоги. Такой телесной тревоги...

И только вчера я все понял. Вчера, когда встретил этого парня на Рокетт.

И когда долго шел за ним. Шел по Рокетт, до тех пор, пока эта улица не превратилась в безликую, как вена старика, улицу на подходе к Пер-Лашез.

Стриженый, он был похож на дезертировавшего солдата. В первый момент я заметил смесь дерзости и тревоги в лице. Огромная куртка, рукава подвернуты. И высокие шнурованные сапоги. Он шел не оглядываясь, но я понял, что солдат меня заметил.

Я чувствовал натяжение тысячи нитей между нами. И я знал, что он тоже чувствует это.

Так мы долго шли, связанные живыми волокнами.

Но вдруг он не выдержал и обернулся.

И я близко увидел его глаза.

Его решительные светлые глаза. Вздернутый нос и совсем детские губы.

Я тоже встал. Его обветренное лицо вздрогнуло.

В нем было много усталости, которая, как смерть, присыпает лицо. И делает лицо маской.

Я опустил глаза, а когда снова посмотрел на него...

Он улыбался. Будто сбросил огромный рюкзак.

Будто понял, что не я причиню ему зла.

И одновременно мы вынули руки из карманов. Словно для рукопожатия. Будто обнажив себя через руки друг другу...

Он стоял неподвижно среди ветра и пустоты... Стоял одиноко и улыбался, глядя мне прямо в глаза.

Это было как танец...

Так мы стояли, замерев, как околдованные, и цвет наших глаз смешался...

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я стаскиваю мокрую, вчера постеленную, но уже отсыревшую простыню с кровати. Подбрасываю ее, и она опадает на пол.

Расправляю серый