России-б не так хоронили…
С оркестром, под конным эскортом
Несли-бы гусара к могиле.
Но что это? Четко и звонно
Вдали застучали подковы…
Откуда отряд этот конный
Из сумрака всплыл городского?
Друзья-ли с погостов, с пожарищ
Пришли, сбросив времени заметь,
Узнав, что скончался товарищ,
Пропеть ему Вечную Память?
Вмешался-ль загадочный случай,
Георгий-ли, воин вмешался,
Но только японский летучий
За гробом отряд продвигался.
И всадники к гривам холеным
Склонялись в мундирах защитных,
Отчетливым цокали звоном
По уличным камням копыта.
И медленно с топотом конным
К преддвериям церковки старой
Доставил кортеж похоронный
Земные останки гусара.
Туда — к чужим
Вокзал… Толпа… Мелькают лица, руки…
И поезд тронулся… Метнулся синий дым…
От милых мест вагон с чеканным стуком
Уносит вдаль… Туда — к чужим?
Заборы, домики, заброшенные дачи,
Фанзенки ветхие, подгнивший серый тын…
Прощай, мой друг, печальный и невзрачный,
Нескладный беженский Харбин.
Ты столько раз в годины испытаний,
В смертельный час волнений и тревог
Давал приют уставшим от скитаний
И душу русскую берег.
В суровый век разгула и наживы
Хранил, как клад, все то, чем дорожим,
Чем ценен мир и люди в мире живы…
Ну, а теперь туда — к чужим!
Лежат на столике охапкой хризантемы,
Бегут в окне равнины и леса,
Все гуще дым… Конец, конец поэмы, —
Твердят колес стальные голоса.
Скитальцев горестных не кончена дорога,
Так много стран, но солнце в них одно…
И путь домой один… Путей в чужбину много
И дымом застлано окно.
Прощай Харбин! Со всем, что сердцу мило
Союз души навек нерасторжим.
Слепая, жуткая неведомая сила
Несет нас вдаль… Туда — к чужим!
Серебряный Дайрен
Туман, туман над городом клубится,
В жемчужной дымке тонет пароход…
Серебряным крылом серебряная птица
Чертит стекло завороженных вод.
На ржавых петлях заскрипели сходни,
Качнулась пристань, двинулась назад…
И вот плывем по милости Господней, —
Скользит в воде отпущенный канат.
Протяжный гонг сзывает вниз к обеду,
Забыт земли привычный, старый плен.
Там впереди — печали-ли, победы?
Там, позади — серебряный Дайрен…
Плывем, плывем в молочные туманы,
За бортом брызг курчавится ажур,
Мелькнул вдали, в час утренний и ранний
За пеленой, как призрак, Порт-Артур…
В неясной мгле заколебались тени,
Из серых бездн простерлись сотни рук…
Тяжелых лет тяжелые ступени
Замкнули жизнь в нерасторжимый круг.
И снова гонг… Не звон-ли погребальный?
Вобрал туман все звуки и лучи…
Кругом мертво, пустынно и печально…
Земное сердце — замолчи.
В море
Пеною ветер брызжет, —
Весел, лукав, силен…
Памятью в сердце выжжен
Ряд дорогих имен.
Небо безбрежно сине,
Море еще синей, —
На водяной пустыне
Белый сполох гребней.
Ветер упрямо гонит
Полчища волн к борту…
Если мечта утонет,
Как нам спасать мечту?
С криком несутся птицы,
Жизни и смерти нет,
Лишь за кормой ложится
Светлый широкий след.
Издалека
Так любовно, так грустно и нежно
Вспоминаю ушедшие дни…
Скоро там среди россыпи снежной
Ярких елок зажгутся огни.
На зеленых пушистых иголках
Засверкают гирлянды свечей,
Сор от хвои пахучий и колкий
Затрещит в красных жерлах печей.
Ну, а здесь — серый дождик осенний
Мочит охру разбухшую стен,
И ложатся лиловые тени
На широкие листья драцен.
Из под арок, увитых цветами,
В прокопченный нуждой бординг-хауз
Ходит спешно большими шагами
Чужеземный старик Санта-Клаус.
Нет ни елок, ни льдин, ни морозов,
Неизвестен наш мягкий уют.
Китаянки шафранные розы
У калитки за коппер дают.
И, садясь за трапезу святую,
Я в Сочельник одна, ввечеру,
Вместо елки кудрявую тую
Золотой мишурой уберу.
Буду думать, что жизнь все печальней,
Что покой вожделенный далек,
И какой нибудь русский — на пальме
Зажигает сейчас огонек.
Другу
На крыльях полночи морозной
Слетит надежд заветный час…
Мы Новый Год встречаем розно.
Встречаем розно в первый раз.
Легла над праздничным бокалом
Разлуки тайная печаль…
В окно мерцающим опалом
Манит загадочная даль.
Бок о бок шли дороги наши,
Мой незабытый старый друг,
И жизнь казалась вместе краше
И неразрывней кольца рук.
Там, в Петербурге в дымке синей
Горели заревом дворцы
И серебрил пушистый иней
Восьмиугольные торцы.
Нам мир тогда казался прочным,
Сияли шапки куполов…
И все ушло, как сон полночный,
Как тучек призрачный покров.
Срываясь в бездну, жизнь катилась
По буеракам, на авось…
Так много ценного разбилось,
Так много крови пролилось.
И в Харбине привычек милых
Последний отзвук замирал…
За все, что искрилось и жило,
Я поднимаю свой бокал!