- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (124) »
раньше полудня. Любил поспать.
Я надел комбинезон с магнолией, он чуть-чуть жал, и пахло от него новой одеждой. Прошел назад в магазин, сел за стойку, включил радио и открыл книгу заказов, чтобы посмотреть, что мне предстоит сделать в этот обычный апрельский вторник.
Радио. Новости. Бомбардировки Косово и Войводины, НАТО все никак не попадет в цель, и тут я увидел первый Заказ – отвезти цветы в больницу, кому-то из пациентов. Я посмотрел на часы. Остальные придут только через полчаса, а открываемся мы через сорок пять минут. Но заказ надо выполнить срочно, а других дел у меня не было, поэтому я собрал заказанные цветы, сделал два букета и положил в коробку из-под фруктов. По радио пели «Кардиганс», что-то незнакомое, но, запирая дверь, я мычал что-то себе под нос, пытаясь повторить мелодию, потом уловил тональность, но потерял саму мелодию, после чего подошел к радиоприемнику, выключил его, огляделся в последний раз – ага, все в порядке: цветы красивые, и пахнет хорошо, приятно здесь находиться – открыл входную дверь, вышел, закрыл дверь, запер ее, открыл дверцу машины, сел, захлопнул дверцу, завел машину и поехал в больницу, что за четыре поворота отсюда.
Отвозить цветы в больницу нужно было почти каждый день. Это плохое предзнаменование. Я часто туда ездил, практически каждую неделю. Именно здесь дедушка жил перед смертью, и букеты туда заказывали, если только кто-то собирался умереть. Тогда умирающему все прощалось. Медсестры заходили в палату, принюхиваясь, чувствовали притаившуюся за обоями смерть и предлагали приукрасить палату: «Фру Такая-то и Такая-то, может, поставить у вас цветы, что скажете? Ой, что-то здесь темновато, может, немного раздвинуть шторы?» Они вытягивали руки, раздвигали шторы, комнату заливал свет, а вскоре должны были доставить цветы, и тем самым все уже было предрешено – через пару часов или дней к тебе спустятся ангелы или демоны, а вокруг твоей кровати соберется народ помоложе. Скрестив руки, они будут смотреть на тебя добрыми или злыми глазами, ожидая, когда ты безвозвратно исчезнешь.
Я вез два букета – тюльпаны и белые нарциссы, эти цветы многим нравятся, людям они о чем-то напоминают, не знаю уж, о чем именно, но мне говорили об этом, когда я заходил с ними в палату и помогал больным поставить букеты в вазу. «Какие красивые», – восхищались они и потом начинали про свои воспоминания, и так было каждый раз, словно они показывали эдакий мысленный фотоальбом, в котором умещались все годы жизни. В этот раз цветы для фру Хельгесен, пришел ее черед. Ее дни сочтены. Кто-то все подсчитал и пришел к выводу, что пора и честь знать. Однако ей об этом не сказали. Она лежала в постели и смотрела в белый потолок. – Это мне? – спросила она, когда я, постучав и услышав тонкий скрипучий голос, ответивший «войдите», открыл дверь. – Ну конечно вам, – ответил я. – Мне что, пора умирать? – Сомнения в ее голосе не было, только легкое удивление. – Нет, что вы, – ответил я, – вам просто-напросто надо слегка оживить палату. Я умел ладить со всеми, умел подстраиваться под других в зависимости от ситуации. Предупреждение я понял. Присев на стул, я достал из-под раковины вазу и начал расставлять цветы. – Подойдите, – сказала она. Я подошел. Старушка сжала губы. – Цветы приносят только умирающим, – сказала она. – Нет, что вы, – ответил я, – многим приносят цветы. – Но никто дольше них не живет. – Дольше цветов? – Да. – Нет. – Но цветы все равно красивые. – Да. – Действительно, они мне напоминают о чем-то таком, не знаю, по-моему, у нас в саду такие росли. Нет, не помню. Но они все равно красивые. Правда. – Это тюльпаны и нарциссы, – сказал я. – Очень красивые. И такие белые. А ты, наверное, садовник? – Да, садовник. Работаю вон там. – Я махнул рукой в направлении оранжереи. Как будто она могла видеть через стену, будто у стариков глаза – как рентгеновские лучи. Она посмотрела на цветы, которые я поставил на стол. Букет был составлен бестолково, и она это заметила. Цветы дешевые, одни из самых дешевых, такие быстро вянут, в лучшем случае проживут пару дней. – Они долго простоят? – Женщина показала на букет, попытавшись дотронуться до листьев, но не дотянулась. Поэтому я приподнял вазу и поднес к ней, чтобы она прикоснулась к ним, попробовала на ощупь. Она с шумом втянула их запах, будто принюхиваясь ко всему вокруг. – Да, – ответил я, – они простоят долго. – Хорошо. Когда я, собираясь уходить, ставил вазу на стол, старушка продолжала тянуться к ней, и даже когда я закрывал за собой дверь, рука все еще была протянута к столу. «Хорошо».
Выйдя в комнату отдыха, я подошел к пожилой женщине, которая работала в больнице. Она расписалась на квитанции и, поблагодарив меня, предложила кофе, но я отказался, мне хотелось побыстрее оттуда уйти. – С вами очень приятно работать, – начала она, нервно огляделась, подыскивая слова, а те почему-то словно завалились куда-то в угол или в мусорную корзину. – Но теперь это дороговато для нас. Ну, то есть, ну да, мы, конечно, понимаем, что цены у вас вполне разумные, но мы все равно… – Я ждал. Я понял, о чем она, и вполне мог уйти, но я ждал. – Ну, пожилые часто умирают, и так уж получилось…. Так уж получилось, что мы решили теперь заказывать цветы подешевле, в… в супермаркетах. Поэтому… – В «Рими»? – спросил я. – В «Реме», – смущенно ответила она, уставившись в столешницу. – Ну, там теперь дешевле, и они предложили нам контракт, поэтому, в общем… – И, будто эта мысль пришла ей в голову впервые, она добавила: – Мы ведь просто хотим немного скрасить их последние дни. Ты ведь понимаешь, что… ну… – Она почти уткнулась носом в крышку стола. – Конечно, – ответил я, – да сейчас почти никто и не покупает цветы в оранжереях. Она неуверенно посмотрела на меня: – Разве? Она как будто не знала, что еще сказать. – Забудем, – сказал я. Я развернулся, вышел из больницы, поехал назад в магазин, открыл дверь и сел за стойку, включив радио. Никаких новостей, никаких смертей, только музыка.
Но ведь у меня все было хорошо, разве нет? Да, у меня все было хорошо. Все было очень хорошо. У меня было все, что нужно. Меня звали Матиас, мне было 29 лет. Я был садовником. Я любил свою работу. Я на самом деле ее любил, частенько приходил в оранжерею пораньше, самый первый, может, за час до начала, и морозным утром выходил в сад. Изо рта валил пар, а я садился на лавочку и слушал, как мимо проезжают машины, прислушивался к шуму изношенных двигателей, пока эти несчастные ехали на ненавистную работу. На переговоры, которые ни к чему не приведут, к ценам, которые не удастся сбить,
Я надел комбинезон с магнолией, он чуть-чуть жал, и пахло от него новой одеждой. Прошел назад в магазин, сел за стойку, включил радио и открыл книгу заказов, чтобы посмотреть, что мне предстоит сделать в этот обычный апрельский вторник.
Радио. Новости. Бомбардировки Косово и Войводины, НАТО все никак не попадет в цель, и тут я увидел первый Заказ – отвезти цветы в больницу, кому-то из пациентов. Я посмотрел на часы. Остальные придут только через полчаса, а открываемся мы через сорок пять минут. Но заказ надо выполнить срочно, а других дел у меня не было, поэтому я собрал заказанные цветы, сделал два букета и положил в коробку из-под фруктов. По радио пели «Кардиганс», что-то незнакомое, но, запирая дверь, я мычал что-то себе под нос, пытаясь повторить мелодию, потом уловил тональность, но потерял саму мелодию, после чего подошел к радиоприемнику, выключил его, огляделся в последний раз – ага, все в порядке: цветы красивые, и пахнет хорошо, приятно здесь находиться – открыл входную дверь, вышел, закрыл дверь, запер ее, открыл дверцу машины, сел, захлопнул дверцу, завел машину и поехал в больницу, что за четыре поворота отсюда.
Отвозить цветы в больницу нужно было почти каждый день. Это плохое предзнаменование. Я часто туда ездил, практически каждую неделю. Именно здесь дедушка жил перед смертью, и букеты туда заказывали, если только кто-то собирался умереть. Тогда умирающему все прощалось. Медсестры заходили в палату, принюхиваясь, чувствовали притаившуюся за обоями смерть и предлагали приукрасить палату: «Фру Такая-то и Такая-то, может, поставить у вас цветы, что скажете? Ой, что-то здесь темновато, может, немного раздвинуть шторы?» Они вытягивали руки, раздвигали шторы, комнату заливал свет, а вскоре должны были доставить цветы, и тем самым все уже было предрешено – через пару часов или дней к тебе спустятся ангелы или демоны, а вокруг твоей кровати соберется народ помоложе. Скрестив руки, они будут смотреть на тебя добрыми или злыми глазами, ожидая, когда ты безвозвратно исчезнешь.
Я вез два букета – тюльпаны и белые нарциссы, эти цветы многим нравятся, людям они о чем-то напоминают, не знаю уж, о чем именно, но мне говорили об этом, когда я заходил с ними в палату и помогал больным поставить букеты в вазу. «Какие красивые», – восхищались они и потом начинали про свои воспоминания, и так было каждый раз, словно они показывали эдакий мысленный фотоальбом, в котором умещались все годы жизни. В этот раз цветы для фру Хельгесен, пришел ее черед. Ее дни сочтены. Кто-то все подсчитал и пришел к выводу, что пора и честь знать. Однако ей об этом не сказали. Она лежала в постели и смотрела в белый потолок. – Это мне? – спросила она, когда я, постучав и услышав тонкий скрипучий голос, ответивший «войдите», открыл дверь. – Ну конечно вам, – ответил я. – Мне что, пора умирать? – Сомнения в ее голосе не было, только легкое удивление. – Нет, что вы, – ответил я, – вам просто-напросто надо слегка оживить палату. Я умел ладить со всеми, умел подстраиваться под других в зависимости от ситуации. Предупреждение я понял. Присев на стул, я достал из-под раковины вазу и начал расставлять цветы. – Подойдите, – сказала она. Я подошел. Старушка сжала губы. – Цветы приносят только умирающим, – сказала она. – Нет, что вы, – ответил я, – многим приносят цветы. – Но никто дольше них не живет. – Дольше цветов? – Да. – Нет. – Но цветы все равно красивые. – Да. – Действительно, они мне напоминают о чем-то таком, не знаю, по-моему, у нас в саду такие росли. Нет, не помню. Но они все равно красивые. Правда. – Это тюльпаны и нарциссы, – сказал я. – Очень красивые. И такие белые. А ты, наверное, садовник? – Да, садовник. Работаю вон там. – Я махнул рукой в направлении оранжереи. Как будто она могла видеть через стену, будто у стариков глаза – как рентгеновские лучи. Она посмотрела на цветы, которые я поставил на стол. Букет был составлен бестолково, и она это заметила. Цветы дешевые, одни из самых дешевых, такие быстро вянут, в лучшем случае проживут пару дней. – Они долго простоят? – Женщина показала на букет, попытавшись дотронуться до листьев, но не дотянулась. Поэтому я приподнял вазу и поднес к ней, чтобы она прикоснулась к ним, попробовала на ощупь. Она с шумом втянула их запах, будто принюхиваясь ко всему вокруг. – Да, – ответил я, – они простоят долго. – Хорошо. Когда я, собираясь уходить, ставил вазу на стол, старушка продолжала тянуться к ней, и даже когда я закрывал за собой дверь, рука все еще была протянута к столу. «Хорошо».
Выйдя в комнату отдыха, я подошел к пожилой женщине, которая работала в больнице. Она расписалась на квитанции и, поблагодарив меня, предложила кофе, но я отказался, мне хотелось побыстрее оттуда уйти. – С вами очень приятно работать, – начала она, нервно огляделась, подыскивая слова, а те почему-то словно завалились куда-то в угол или в мусорную корзину. – Но теперь это дороговато для нас. Ну, то есть, ну да, мы, конечно, понимаем, что цены у вас вполне разумные, но мы все равно… – Я ждал. Я понял, о чем она, и вполне мог уйти, но я ждал. – Ну, пожилые часто умирают, и так уж получилось…. Так уж получилось, что мы решили теперь заказывать цветы подешевле, в… в супермаркетах. Поэтому… – В «Рими»? – спросил я. – В «Реме», – смущенно ответила она, уставившись в столешницу. – Ну, там теперь дешевле, и они предложили нам контракт, поэтому, в общем… – И, будто эта мысль пришла ей в голову впервые, она добавила: – Мы ведь просто хотим немного скрасить их последние дни. Ты ведь понимаешь, что… ну… – Она почти уткнулась носом в крышку стола. – Конечно, – ответил я, – да сейчас почти никто и не покупает цветы в оранжереях. Она неуверенно посмотрела на меня: – Разве? Она как будто не знала, что еще сказать. – Забудем, – сказал я. Я развернулся, вышел из больницы, поехал назад в магазин, открыл дверь и сел за стойку, включив радио. Никаких новостей, никаких смертей, только музыка.
Но ведь у меня все было хорошо, разве нет? Да, у меня все было хорошо. Все было очень хорошо. У меня было все, что нужно. Меня звали Матиас, мне было 29 лет. Я был садовником. Я любил свою работу. Я на самом деле ее любил, частенько приходил в оранжерею пораньше, самый первый, может, за час до начала, и морозным утром выходил в сад. Изо рта валил пар, а я садился на лавочку и слушал, как мимо проезжают машины, прислушивался к шуму изношенных двигателей, пока эти несчастные ехали на ненавистную работу. На переговоры, которые ни к чему не приведут, к ценам, которые не удастся сбить,
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (124) »