- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (90) »
очи
4 Горят в степи над забытой могилой.
Трава поблекла, пустыня угрюма
И сон сиротлив одинокой гробницы,
И только в небе, как вечная дума,
8 Сверкают звезд золотые ресницы.
И снится мне, что ты встала из гроба,
Такой же, какой ты с земли отлетела.
И снится, снится, мы молоды оба,
12 И ты взглянула, как прежде глядела.
26 мая 1880 года К памятнику Пушкина
Исполнилось твое пророческое слово;
Наш старый стыд взглянул на бронзовый твой лик,
И легче дышится, и мы дерзаем снова
4 Всемирно возгласить: ты гений, ты велик!
Но, зритель ангелов, глас чистого, святого,
Свободы и любви живительный родник,
Заслыша нашу речь, наш вавилонский крик,
8 Что в них нашел бы ты заветного, родного?
На этом торжище, где гам и теснота,
Где здравый русский смысл примолк как сирота,
Всех громогласней тать, убийца и безбожник,
Кому печной горшок всех помыслов предел,
Кто плюет на алтарь, где твой огонь горел,
14 Толкать дерзая твой незыблемый треножник.
1 марта 1881 года
День искупительного чуда,
Час освящения креста:
Голгофе передал Иуда
4 Окровавленного Христа.
Но сердцеведец безмятежный
Давно, смиряяся, постиг,
Что не простит любви безбрежной
8 Ему коварный ученик.
Перед безмолвной жертвой злобы,
Завидя праведную кровь,
Померкло солнце, вскрылись гробы,
12 Но разгорелася любовь.
Она сияет правдой новой.
Благословив ее зарю,
Он крест и свой венец терновый
16 Земному передал царю.
Бессильны козни фарисейства:
Что было кровь, то стало храм,
И место страшного злодейства
20 Святыней вековечной нам.
* * *
Когда Божественный бежал людских речей
И празднословной их гордыни,
И голод забывал и жажду многих дней,
4 Внимая голосу пустыни,
Его, взалкавшего, на темя серых скал
Князь мира вынес величавой,
"Вот здесь, у ног твоих все царства, — он сказал,
8 С их обаянием и славой.
Признай лишь явное. Пади к моим ногам,
Сдержи на миг порыв духовный;
И эту всю красу, всю власть тебе отдам
12 И покорюсь в борьбе неровной".
Но Он ответствовал: "Писанию внемли:
Пред богом господом лишь преклоняй колени".
И сатана исчез, — и ангелы пришли
16 В пустыне ждать Его велений.
Ничтожество
Тебя не знаю я. Болезненные крики
На рубеже твоем рождала грудь моя,
И были для меня мучительны и дики
4 Условья первые земного бытия.
Сквозь слез младенческих обманчивой улыбкой
Надежда озарить сумела мне чело,
И вот всю жизнь с тех пор ошибка за ошибкой,
8 Я все ищу добра и нахожу лишь зло.
И дни сменяются утратой и заботой,
(Не все ль равно: один иль много этих дней!),
Хочу тебя забыть над тяжкою работой,
12 Но миг, — и ты в глазах с бездонностью своей.
Что ж ты? Зачем? Молчат и чувства и познанье.
Чей глаз хоть заглянул на роковое дно?
Ты, — это ведь я сам. Ты только отрицанье
16 Всего, что чувствовать, что мне узнать дано.
Что ж я узнал? Пора узнать, что в мирозданье
Куда ни обратись, — вопрос, а не ответ,
А я дышу, живу и понял, что в незнанье
20 Одно прискорбное, но страшного в нем нет.
А между тем, когда б в смятении великом
Срываясь, силой я хоть детской обладал,
Я встретил бы твой край тем самым резким криком,
24 С каким я некогда твой берег покидал.
* * *
Не тем, господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звездный день твой светлый серафим
4 Громадный шар зажег над мирозданьем.
И мертвецу с пылающим лицом
Он повелел блюсти твои законы:
Все пробуждать живительным лучом,
8 Храня свой пыл столетий миллионы.
Нет, ты могуч и мне непостижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу в груди, как оный серафим,
12 Огонь сильней и ярче всей вселенной.
Меж тем как я, добыча суеты,
Игралище ея непостоянства, —
Во мне он вечен, вездесущ, как ты,
16 Ни времени не знает, ни пространства.
Никогда
Проснулся я. Да, крыша гроба, — руки
С усильем простираю и зову
На помощь. Да, я помню эти муки
Предсмертные. — Да, это наяву; —
И без усилий, словно паутину,
6 Сотлевшую раздвинул домовину,
И встал. Как ярок этот зимний свет
Во входе склепа. Можно ль сомневаться,
Я вижу снег. На склепе двери нет.
Пора домой. Вот дома изумятся.
Мне парк знаком. Нельзя с дороги сбиться,
12 А как он весь успел перемениться!
Бегу. Сугробы. Мертвый лес торчит
Недвижными ветвями в глубь эфира,
Но ни следов, ни звуков. Все молчит,
Как в царстве смерти сказочного мира;
А вот и дом. — В каком он разрушенье!
18 И руки опустились в изумленье.
Селенье спит под снежной пеленой,
Тропинки нет по всей степи раздольной.
Да, так и есть: над дальнею горой
Узнал я церковь с ветхой колокольней.
Как мерзлый путник в снеговой пыли,
24 Она торчит в безоблачной дали.
Ни зимних птиц, ни мошек на снегу.
Все понял я. Земля давно остыла
И вымерла. Кому же берегу
В груди дыханье? Для кого могила
Меня вернула? И мое сознанье
30 С чем связано? И в чем его призванье?
Куда идти, где некого обнять, —
Там,
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (90) »