колясок! Ведь это, пожалуй, слишком! Над ним бы стали потешаться, а Ричард, как бы мы ни любили его, серьезен до чрезвычайности. Как, по-вашему, это извращение? - Всякое коллекционирование есть извращение и порок. - Ну, это вы, Беттишер, зря и чересчур. Скорее способ избежать порока. Но скажите, пока он не явился а явится он вот-вот, законы гостеприимства этого требуют скажите мне: верна моя догадка? - Какая? Вы их столько высказали. - Я имею в виду то, зачем он рыскает по свету, чем набивает дом, о чем он думает, когда не с нами одним словом, то, что он коллекционирует это коляски?

И Валентайн торжественно умолк.

Беттишер не отвечал.

Веки его дрогнули, резко сощурились глаза. Наконец он открыл было рот, но Валентайн перебил: - Ах нет, вы же его доверенное лицо, на ваших устах печать. И не говорите ничего, не надо, я запрещаю. - Чего это он не должен вам говорить? раздался голос в дальнем конце комнаты. - Ах, Дик, вскрикнул Валентайн. Вот напугали! Вам бы выработать походку, капельку менее бесшумную, чем само безмолвие, правда, Беттишер?

Хозяин приближался к ним неслышными стопами, неся беззвучную улыбку на губах.

Небольшого роста, тонкий, хрупкий господин, одет он был прелестно, и держался с рассчитанной элегантностью. - А я-то думал вы не знакомы с Беттишером, сказал он, покончив с обрядом приветствий. И вот вхожу и вижу вы едва останавливаете поток откровений, изливающихся с его уст.

Легкая ирония была в голосе; он будто разом и спрашивал и утверждал. - О, мы целую вечность провели вдвоем, изящно парировал Валентайн, и вели увлекательнейшую беседу. О чем, отгадайте? - Надеюсь не обо мне? - Но о чем-то, вам весьма любезном. - Так может быть о вас? - Шутить изволите. Предметы нашей беседы основательны, надежны и полезны. - Н-да, вас, в таком случае, придется исключить, протянул Мант раздумчиво. И для чего же они служат? - Для перевозки тел.

Мант метнул взор на Беттишера, пристально изучавшего каминную решетку. - А из чего их изготовляют?

Валентайн хмыкнул, состроил рожу и ответил: - Тут я не могу исходить из личного опыта, но, полагаю, главным образом из дерева.

Мант встал и строго глянул на Беттишера, тот вздернул брови и молчал. - В свое время, от души наслаждаясь, сказал Валентайн, они всем нам служат неоцененную службу.

Все молчали. Потом Мант спросил: - И где же вы обычно с ними сталкиваетесь? - Лично я всегда стараюсь обойти их стороной, сказал Валентин. Но их каждый день можно встретить на улице ну и... ну и здесь, разумеется. - Почему вы стараетесь обойти их стороной? спросил Мант довольно мрачно. - Ну, поскольку вы на них помешаны, коллекционируете их, свозите со всех концов света, мне неловко в этом признаваться, дикуя выговорил Валектайн. Но мне противно созерцать человеческую плоть, лишенную разума, который только и позволяет мириться с этой плотью.

Он принял ораторскую позу и шумно дышал через нос.

Длилась пауза.

Начинали ощущаться сумерки. - Хорошо, наконец жестко сказал Мант. Вы первый человек, разгадавший мою маленькую тайну, если тут уместно так торжественно выразиться. Я вас поздравляю.

Валентайн поклонился. - Могу ли я осведомиться, как дошли вы до своего открытия? Верно, произвели разведку, пользуясь тем, что я задержался наверху?

Голос звякнул неприятной ноткой, но Валентайн ничего не заметил и гордо отвечал: - В этом не было нужды. Они в холле, на виду. Мое детективное чувство (нет, не шестое, у меня восемь или девять чувств) тотчас их распознало.

Мант пожал плечами и сказал уже более непринужденно: - Я собственно не намеревался с вами откровенничать на данной фазе нашего знакомства. Но раз вы уже знаете, удовлетворите мое любопытство: вы ужаснулись? - Ужаснулся? крикнул Валентайн. По-моему, это так мило, так оригинально, так... так гуманно. Это тешит мое эстетическое чувство. И слегка оскорбляет мои понятия о нравственности. - Еще бы, сказал Мант. - Я сторонник ограничения рождаемости, продолжал Валентайн. Я каждый вечер ставлю свечку за изобретателя презервативов.

Мант глянул на него недоуменно: - Тогда как же вы можете не одобрять...

Но Валентайна уже несло. - Разумеется, скупая их, вы подрываете все предприятие. Будучи экспонатами коллекции, они простаивают, верно? Вы ведь их держите пустыми?

Беттишер вскочил с кресла, но Мант, выставил вперед бледную руку и проговорил задушенным голосом: - Ну-ну, в основном да.

В совершенном восторге Валентайн всплеснул руками: - Но не все? Ах, ну это, знаете, уж чересчур оригинально! Лапочки мои ≈ лежат себе тихонько и пальчиком не двинут! Как бы выставка манекенов! - Заполненные, они мне видятся законченней, заметил Мант. - Но кто должен их толкать? Не могут же они сами собой передвигаться! - Послушайте, проговорил Мант медленно, я только что из-за границы, и привез один экземпляр, который передвигается сам собой или почти, он там, где вы и видели, внизу, ждет, чтоб его распаковали.

Валентайн Оустроп привык быть душой общества. И он-то умел вдохнуть новую жизнь в угасающую шутку. Честно говоря, он чувствовал, что из этой уже трудно что-то выжать. Но он чувствовал и ответственность перед компанией, и, собрав для поддержания беседы весь свой вянущий энтузиазм, он прокричал: - Не хотите ли вы сказать, что этот ваш экземпляр не нуждается в посторонней помощи, и любящая мать может вверить ему свое сокровище без всякой няни и без содроганья? - Очень может, сказал Мант. И без могильщика и без гробовщика. - Могильщика! Гробовщика! эхом отозвался Валентайн. Какая связь между ними и детской коляской?

Воцарилась пауза, в продолжение которой все трое, застыв каждый в своей позе, казалось, совершенно забыли друг о друге. - Так значит, вы не знали, сказал, наконец, Мант, что я коллекционирую гробы.

Через час все трое были наверху и рассматривали нечто крупное, продолговатое, лежавшее на полу среди стружек и зарывшееся, как представлялось израненному воображению Валентайна, в них головой. Мант демонстрировал свой экспонат. - Правда, он забавно выглядит в неподвижности? заметил он. Будто его убили. Он задумчиво толкнул его ногой и пустил в сторону отпрянувшего Валентайна.

Направление было неясно. Предмет двигался сразу во все стороны, как краб. - Тут неблагоприятная обстановка, вздохнул Мант. Вообще-то он такой быстрый, так ловко маневрирует. Кого прижмет к стене, тому не сдобровать. Сейчас уж я не буду показывать, пола красивого жаль, но в лесу он сам собой зарывается за три минуты, а на разрыхленной земле, в клумбу, скажем, зароется и за одну. На то ему и углы, чтоб копать. Человека он сгибает надвое, едва захватит, запрокидывает, заламывает спину. Голова приходится как раз по пятки. Ступни оказываются наверху. Пружина