- 1
Лев Мочалов. Стихи
* * *
В этом мире — чтобы оглядеться; юности — чтобы в него вглядеться; зрелости — чтобы его принять. Новизне не доверяет старость, застит откровения — усталость; то немногое, что нам осталось, — вглядываться в прошлое опять.Пусть в сиреневых своих надеждах, в разочарованиях кромешных вырвется из обольщений прежних, ибо всё — отмаялось давно; и в былых нескладицах и бедах, в капельках, не соскользнувших с веток, может быть, — прощаясь! — напоследок глянет драгоценностью оно!
* * *
Не вздыхай: “Живу зачем я?” Не спеши убраться с глаз. Старость — это порученье, милость Божия — приказ!Твой распавшийся на звенья век доматывает срок, погружается в забвенье, и урок — ему не впрок!
Плюнь на рану ножевую, боль ее испив сполна, хоть на нитку, на живую, но — связуя времена!
Зов смиренья
На исходе осени где-то, в петербургской ознобной мгле он пробился — росточек света, он затеплился во мне.Молвил: “Надобно так немного, лишь приникни слухом к звезде и услышишь — весточка Бога — я — в тебе. Ибо — везде!
Я — лишь крохотный огонечек, но живу у тебя внутри. Ибо — в каждом из одиночеств теплюсь! — Только увидь, узри!
Зароненный в тебя изначально, я — пульсирующий, живой — огнь, питающий мощь молчанья, гром смиряющего тишиной!
Потому — продолженье стебля — экзаменуем судьбой, добровольно меня приемля, ты ответствуешь перед собой.
Вечером
Под питерскими небесами блеклыми, на сумрачном исходе дня мой двор — светящимися окнами — опять взирает на меня. Своею тайной привораживая, как бы не ведая забот, в них чье-то счастьюшко оранжевое бок о бок с горюшком живет. А горюшко — зеленоватое, — за шторкой вяжет свой уют, немым смирением охватывая теченье и моих минут. И ощущения не вытравлю, что вечностью дышать готов с предновогоднею палитрою веселых — елочных! — цветов. Я — сквозь себя, сквозь отражение смотрю… Но, выключая свет, легко ловлю соображение, что словно бы меня и нет… А как зимуют Маня с Васею, — чуть приглушенный колорит, контрасты приводя к согласию, безмолвьем Бога говорит…* * *
На старой литфондовской даче, где нет неустройствам конца, твои неудачи — удачи: ты вечностью дышишь с крыльца. Здесь космос к фрамуге притерся, безбытностью быт оттеня, — легко (обходясь без притворства!) твой возраст сгибает тебя. И что выручает нас? — Бездна, узревшая скудость ума! Даруется безвозмездно кусты растворившая тьма.Тьма, пестующая безмолвье Неведомого…
А в нем мгновенные росчерки молний трепещут надмирным огнем. Что в этом безмолвье огромном, таящемся там, за окном, за молниями, за громом, где мы — в измеренье ином? Сулят ли — и что? — кредиторы из темной своей тишины? Быть может, мы лишь на повторы содеянного обречены?
И как бы умышленно вклинен в нестройных догадок черед, из хлябей разверзшихся ливень ознобной волной проберет. И — длится небес изверженье, и в том, как восторженно дождь свое принимает свершенье, успокоенье найдешь.
* * *
Смерть — это то, что бывает с другими.…И чем-то кормим надежду, как в юности самой ранней, всегда пребывая между надежд и воспоминаний. Есть только весна и осень, а лета — нету в помине, но мир, однако же, сносен, когда прогорают в камине (бишь в печке обычной круглой!) дрова, а с ними — и письма и поднабирается углей…И. Бродский
И жить бы — ныне и присно — пускай среди ненадежных вестей и лжеобъяснений, — есть всеобъясняюший дождик, осенний (он же — весенний…) Его — и удостоверьте, дабы не кануло в Лету — как приложение к лету — то ожидание смерти, которой, в сущности, нету…
Старое зеркало
Памяти Н. С.Что-то в нем навек загрустило. Отуманилось. И — осталось. Облака седые взрастило, обозначившие усталость… Отпылавшего времени сгусток — зазеркалье… Немое пространство, что надежней свидетельств изустных говорит о нас беспристрастно. Нет, настоянный не на обидах, но, вернее сказать, — на досадах отболевшего быта напиток и — совсем ослепший! — осадок. И таит — овальное око — нашей жизни терпкую радость, — несмываемая поволока в глубину его едко вкралась. Но, как будто бы извлекая из минувшего свежие вести, я вхожу в полумрак зазеркалья, где, конечно же, мы — еще вместе! Где застыло время, без грима. Где — не представленье, не сцена, — всё доподлинно и неповторимо. И единственно. И — бесценно! Вот же — рядышком это счастье (не существенно — с тортом ли, с коркой)! — лишь бы сызнова насыщаться слепотой его дальнозоркой!
- 1