– Еще один такой вопрос – и я рассержусь. Если вы думаете, что я пришла, чтобы для разнообразия переспать с мыслителем, то это хотя и делает честь вашей проницательности, но еще не исчерпывает моих интересов.

– Я боюсь, что вы слушаете меня только из вежливости.

– Этой добродетелью я не страдаю. Или говорите серьезно, или я вас пошлю к черту.

– Пеняйте на себя… Хотите знать, с чего все началось? Ну, не самое начало, а почти…

– Разумеется.

– После разных злоключений у меня вдруг появилось свойство, которому и названия не найти… Иногда… Обычно это случалось по ночам в абсолютной тишине. Меня со всех сторон обступали звуки. Близкие и далекие, даже самые далекие, которых я никогда не слышал и слышать не мог. До меня доносились… Я слышал плач маленьких детей, больных детей, терзаемых наследственными недугами, бактериями, вирусами, токсинами, всем, что сотворила эта милая природа. И еще – как скулят, томимые голодом и жаждой, детеныши животных. Я слышал хруст костей, перемалываемых зубами более ловких хищников. Мне мешали спать стоны и хрипы женщин, мужчин, страдающих от боли и грязи умирания…

Лайт остановился, словно прислушиваясь к тем же неотступным звукам. Заметив на лице Рэти выражение испуга, он улыбнулся:

– Не бойтесь. Я рассказываю о том, что было. Эти галлюцинации давно исчезли.

– Врете! – откликнулась Рэти. – Вы и сейчас слышите эту симфонию смерти… И заставили услышать меня.

– Может быть, сменить пластинку?

– Не нужно. В вашем исполнении мне эта музыка нравится.

– Нормальные люди не должны слышать того, что слышал я. Иначе они перестанут быть нормальными. У них даже выработался особый механизм защиты – этакие заглушки… Это отражено в моем законе эмоционального воздействия.

– Я о нем не слыхала.

– Он еще не вошел в учебники, – серьезно отметил Лайт. – Состоит из двух положений. Первое: «Любое событие воспринимается человеком через призму его личных интересов».

– Я бестолкова и нуждаюсь в иллюстрациях.

– Ну, примеров сколько угодно! Каждый день происходят катастрофы, люди убивают друг друга. Но все это производит на вас меньше впечатления, чем какое-нибудь пустяковое происшествие, причинившее вам личную обиду. Равнодушие к судьбам посторонних – обычное явление, неужели его нужно иллюстрировать?

– Не нужно. Второе положение?

– «Сила эмоционального воздействия обратно пропорциональна времени и пространству, отделяющим человека от этого события». Например. Если сегодня погибнет ваша любимая собачка, это расстроит вас больше, чем известие с другого континента, что в этот же день погибло сто тысяч человек, или воспоминание об утрате близкого родственника, происшедшей десять лет назад. Когда пространство или время достаточно отдалены, любые, самые ужасные события оставляют людей равнодушными. Так мы воспринимаем, а точнее – забываем уроки истории. Мне этот закон помогает многое понять в поведении людей. Вы не со гласны со мной?

– Очень миленький закон. Но вы, кажется, ему неподвластны?

– Да, казалось бы, одолевавшие меня звуки нарушали этот закон. Никакого отношения к моим личным интересам они не имели и были безмерно далеки. Но это противоречие – мнимое. Симфония боли и смерти будила во мне не эмоции, а мысли. Именно тогда я пришел к окончательному выводу, что ненормальна вся жизнь, все бытие. Потому что критерии нормальности выводятся разумом, а природа действует без мысли, без плана, без цели, по своим, стихийно сложившимся, бездушным законам… Отсюда все и пошло…

– И вы решили начать с ней борьбу?

– Это человек делает давно – борется с природой, пытается ее обуздать, стремится подчинить ее разумному началу. Но делает робко, с оглядкой, льстит ей, подражает, боится взяться за главное. А я не боюсь.

– А что – главное?

– Я хочу доказать, что в наших силах создать живое существо на принципиально иной основе. Мы располагаем гораздо более богатым набором материалов, чем тот, которым манипулировала природа. Причем она это делала примитивнейшим методом проб и ошибок, не считаясь ни со временем, ни с жертвами. А мы вооружены ясной целью и арсеналом современной технологии. Я создам материал, для жизнедеятельности которого не нужно будет ничего, кроме энергии света. Этот материал я назвал витагеном. Он не будет бояться перепадов температуры, вакуума, радиации. Практически он станет бессмертным. Человек, скроенный из витагена, не будет нуждаться ни в органической пище, ни в воде.

– Он не будет есть? – не без удивления спросила Рэти.

– И пить. И дышать – в нашем понимании.

– Мне его жаль.

– Напрасно. Он потеряет радость насыщения, но зато избавится от страданий голода, от болезней органов пищеварения, от прелести так называемых естественных отправлений. Он утратит способность наслаждаться чистым воздухом, зато ему станет неведомым удушье. Но все это пустяки! Замена нашей бренной плоти откроет перед человеком будущего такие источники информации, о которых мы и мечтать не можем. Он увидит и услышит скрытые от нас краски и звуки. Бессмертие даст ему безграничную власть над временем. Представьте себе, Рэти, какую силу обретет мозг, освобожденный от забот выживания и от страха смерти. Каким глубоким и стойким станет счастье познания и творчества, когда все ресурсы интеллекта сосредоточатся на расшифровке тайн бытия, на освоении беспредельной Вселенной! Разум поможет людям в короткий срок победить и свою глупость, и болезни, и смерть.

Лайт увлекся. Его глаза сияли, как будто он видел не милую, внимательную девушку, а то совершенное создание, которое жило в его воображении. Рэти хотела что-то спросить, но он остановил ее движением руки:

– Погодите. Мы подходим к главному. Ведь беда нынешнего человека не только в его физическом несовершенстве. Если бы только это! Скажите, Рэти, часто вы встречаете людей, которые вызывали бы у вас восхищение гармоничным сочетанием смелого ума и благородной души?

– Сегодня встретила впервые.

– Я спрашиваю серьезно.

– И я не шучу.

– Разве не ужасно, что так много людей не желают думать ни о чем, кроме своих шкурных дел?

– А может быть, они ни о чем другом думать не способны?

Вопрос был неожиданным и заставил Лайта уважительно взглянуть на Рэти.

– Вероятно, вы правы, – есть и такие… Тем хуже.

– Кому?

– Всем. Нежелание и неспособность думать – разные проявления одного и того же порока. Единственное, что определяет у большинства отношение к истине…

– Ее последствия для личных интересов человека, – закончила Рэти. – Я цитирую ваш закон об эмоциях. Разве он не