супружеские обязанности, и я откровенно признался ему, что мечтаю поскорее проводить с ней не только дни, но и ночи. Он предложил устроить по этому случаю небольшой праздник, пригласив с моего позволения несколько близких родственников и посвятив их в нашу тайну. Я дал указания приготовить к завтрашнему вечеру роскошный ужин, и, уведомив своего отца, что следующим утром уезжаю на неделю в имение к своему другу, расположился провести это время с гораздо большей приятностью, и утолить наконец мою страсть. Ждать оставалось всего лишь один день, однако более чем когда-либо мне не терпелось повидаться с моей невинной и кроткой возлюбленной. Я отправляюсь к ней, но не застаю ее дома. Отец объясняет мне, что она с его позволения наняла фиакр и уехала в сопровождении лакея в гостиный двор подбирать себе украшения, а оттуда заедет к одной из своих тетушек, которая пригласила ее на ужин, и вернется домой поздно вечером, не раньше десяти или одиннадцати.

Ждать я не в силах, к тому же горю желанием сам купить ей в подарок все, что она только пожелает, и спешу вслед за ней в гостиный двор. Два часа я напрасно ищу ее там. Возвращаюсь к ее отцу, сожалея лишь о том, что моим желаниям не суждено было сбыться, но уйти, не повидавшись с той, кого люблю более всего на свете, я не в состоянии, и потому решаю ее дождаться.

И вот, пока я предаюсь мечтаниям о наслаждениях, которые ожидают меня завтра, и предвкушаю восторги, мне вдруг приходит в голову мысль, что ничто не обязывает меня откладывать на завтра то, что я могу получить сегодня же. Я делюсь своими соображениями с лекарем, и он охотно идет мне навстречу. Приняв такое решение, я спешу встретить свою возлюбленную на пути домой, и узнав, где живет ее тетушка, более получаса терпеливо ожидаю на улице в полном одиночестве: своего лакея я отослал, чтобы он под каким-нибудь благовидным предлогом объяснил родным мое отсутствие, зайти же за ней в дом тетушки я не осмелился, стремясь, как всегда, оберечь ее скромность.

Наконец она вышла. Лакей ее нанял портшез, и они сразу же двинулись в путь. Я стоял в двадцати шагах, ожидая, когда портшез поравняется со мной, и уже открыл было рот, чтобы остановить носильщиков, как вдруг увидел, что они останавливаются сами. Приказ остановиться отдал им лакей. Он стоял по другую сторону портшеза, но мне было слышно, как он настойчиво уговаривал свою хозяйку вернуться на набережную Орфевр. Он уверял, что время еще не позднее, что она может задержаться по крайней мере еще на час. Немного поколебавшись и выразив некоторые опасения, она согласилась. Носильщики двинулись в путь.

Хотя у меня в ту минуту не зародилось ни страха, ни подозрений, я из одного лишь любопытства решил последовать за ними. Что побудило мою возлюбленную в одиннадцать часов ночи отправиться на набережную Орфевр? Я прижался к стене дома, чтобы пропустить портшез и, следуя за ними на некотором расстоянии, дошел до набережной почти в то же время, что и носильщики. Лакей указал им ворота, возле которых они остановились. Затем он велел им ждать, а сам повел хозяйку к дому. Как только она скрылась в воротах, я, ни минуты не раздумывая, двинулся следом, и не вступая в переговоры с носильщиками, которые, вероятно, приняли меня за жильца этого дома, спокойно прошел мимо них и попал на темную аллею, которая привела меня к подножию лестницы.

Я стал подниматься следом за ними, прислушиваясь к шуму их шагов. Они постучали в дверь на третьем этаже, и дверь, впустив их, сразу же захлопнулась. Несколько минут я с любопытством прислушивался. В сердце мое уже закралось сомнение, и мне легче было бы вынести любое объяснение, чем тишину, царившую вокруг меня. В конце концов мною овладело нетерпение, но решив соблюдать все меры предосторожности, я тихо постучал в дверь и столь же тихо обратился к служанке, которая мне открыла. Я осведомился у нее, долго ли пробудет здесь мадемуазель, и она ответила мне, что ей это неизвестно, но что ее хозяйка не привыкла так поздно терпеть девиц в своем доме. От ее ответа меня бросило в дрожь. Но у меня хватало сил все так же осторожно выведать у нее еще кое-какие сведения, которые окончательно просветили меня относительно того, в какое ужасное место я попал. Не могу вам передать, чего мне стоило сдержать крики гнева и не впасть в другие крайности, хотя вы, конечно, понимаете, до какого исступления могло довести меня подобное открытие. Однако во мне еще теплился остаток надежды, и я стал умолять служанку потихоньку провести меня в прихожую, где ей было приказано находиться. За луидор, который я ей предложил, она охотно согласилась мне услужить, и воображая, будто я тоже вознамерился получить удовольствие, принялась давать мне различные указания, которые я пропустил мимо ушей. Я только попросил ее показать мне, где находится мадемуазель, и она, ни минуты не задумываясь, указала мне на дверь комнаты, выходящую в прихожую.

Рассказывать ли вам далее про мой позор? Я приблизился к двери; свидание происходило с такой беззастенчивой откровенностью, что я был избавлен от необходимости подслушивать. Предметом их оживленной беседы был я. Жалкий негодяй не мог нарадоваться тому, что покрыл меня грязью, и поздравлял себя с победой, в которой, по его мнению, ему слишком долго отказывали.

Короче говоря, я понял из разговора этих благоразумных любовников, что полтора года они из страха не решались преступить определенную черту, и наконец выбрали этот день, чтобы вознаградить себя за столь долгое воздержание, и что мне уготованы лишь объедки с их любовного пиршества.

Можете представить себе мою ярость! Я готов был без промедления заколоть обоих негодяев... Утопить в их собственной крови... Но первый мой порыв сдержала тяжелая, запертая на ключ дверь, и я решил спуститься вниз и отложить расправу до уличных ворот. Ночь, уединенное место — я не сомневался, что месть моя свершится. Я ушел, сказав служанке, что уже слишком поздно и задерживаться долее не могу. Носильщики в нетерпении ожидали у ворот, я поспешил расплатиться с ними и попросил их поскорее удалиться. Ночь была светлая, так что жертвы мои не могли проскользнуть незамеченными. Я встал в нескольких шагах от аллеи, и чем дольше их ждал, тем больше разгорался мой гнев.

Наконец я услышал шаги. При их приближении в сердце моем вскипело жестокое злорадство. Я мечтал пронзить их одним ударом. Но они появились не вместе, сначала я увидел лишь моего недостойного соперника, который оглядывался по сторонам в поисках носильщиков. Я мог бы броситься на него и убить наповал. Но я боялся упустить его сообщницу, это меня остановило, и тут он заметил меня и опрометью бросился бежать, догнать его не