Планета–тайга: Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю

Худож. Б. Н. Чупрыгин. — М.: Армада–пресс, 2002. — 416 с.: ил. — (Зеленая серия).

ISBN 5–309–00397–

Я ЖИВУ В ЗАОНЕЖСКОЙ ТАЙГЕ ОТ АВТОРА

Когда вы начнете читать эту книгу, обратите внимание, что события, о которых идет речь, относятся к 1965 — 1966 годам. С тех пор прошло не так уж много времени, но для небольших лесных поселений нашего Севера эти несколько лет были эпохой.

Да, многие лесные деревушки, деревушки–красавицы, стоявшие на берегах чудесных лесных озер, перестали существовать. Сейчас о них напоминают многочисленным паломникам Севера лишь старые срубы да остатки заборов–огородов, еще не упавших на землю.

Первое впечатление от встречи с таким оставленным лесу поселением — недоумение: «Как же так? Как можно было оставить такую красоту? Как можно было уйти с родных мест?»

К сожалению, у многих людей, посетивших лесной Север в качестве туристов, это первое впечатление остается единственной оценкой тех событий, которые произошли на берегах лесных озер.

Мне надолго запомнится уже слабосильный старичок, только что переехавший из лесной деревушки в большое совхозное село, где были и свет, и почта, и магазин, и больница, и средняя школа, и неплохая дорога к районному центру. Этот старичок доживал последние годы, но еще курил крепкую махорку и умел чуть заметно посмеиваться повидавшими многое глазами.

С болью расставался этот потомственный лесной охотник и рыбак со своими тропами и избушками. В разговоре он нет–нет да и вспоминал лодки, сети, но он был мудр, мудр от той глубины и широты русской жизни в лесу, которая выпала на его долю.

Мы долго подсчитывали с бывшим охотником и рыбаком, что потеряли, что нашли люди, покинув глухие лесные поселения и обосновавшись на новых, бойких местах.

Да, в лесу осталась рыба, осталась клюква и брусника, остались грибы рыжики… «А с рыжиками‑то зиму не переживешь…» Охотник и рыбак был прав. Ни рыжики, ни клюква, ни даже рыба не заменят людям мясо, хлеб…

Небольшие лесные поселения, оторванные от современных дорог, небольшие полоски земли, отвоеванной у леса, не могли в то время дать людям то, что получали другие люди, работавшие в крупных сельских хозяйствах.

В лесной деревушке можно было прожить: кормил лес, кормили озера, что‑то давала скотина, родилась на огородах картошка. Но потребности людей росли, росло требование к людям, обрабатывающим землю. Почта, которая лишь раз в неделю пробивалась к лесным поселениям по тяжелым дорогам, уже не устраивала. Школа, где было всего четыре класса при одном учителе, тоже отходила в прошлое: четыре класса образования были слишком незаметными рядом с восьмилеткой, которая давала путь к управлению техникой.

Мне пришлось пережить самому то время, когда еще жили последние лесные поселения и когда другие села и поселки резко изменялись в лучшую сторону. Мне приходилось встречать жителей таких глухих деревушек, только что прошедших тяжелую лесную дорогу. Они выходили к «людям» за делами, в гости. Они были молчаливы и сосредоточенны, встретив другую жизнь, где светились электрические лампы, где в магазинах были такие товары, которые в лес и не завезешь, где каждый день были свежие газеты и где по вечерам в каждом доме светились экраны телевизоров. Сильные и мужественные жители лесных поселений выглядели будто растерянными, обиженными рядом со своими родственниками, работавшими на больших фермах, на тракторах. Я искренне жалел этих лесных людей и откровенно сочувствовал им.

Мне и самому много раз приходилось точно так же выходить из леса к людям, точно так же теряться и чему‑то завидовать. Я жил в лесу и один, жил в небольших лесных поселениях и с семьей, работал, ловил рыбу, охотился, писал, уставал от работы, был счастлив от этой усталости, но всегда чувствовал себя как‑то неловко, когда приходил туда, где жизнь била ключом…

Как помочь моей умирающей деревушке, как влить в нее новую жизнь, как поддержать людей? Я думал сам, советовался с соседями, думал вместе с руководителями района, обращался к руководителям области. Но все это были попытки сохранить старый мир, хотя и добрый, и мудрый, но все‑таки старый…

Конечно, к деревушке можно было подвести хорошую дорогу, можно было поставить по лесу электрические столбы, послать по дороге трактора, машины, переоборудовать ферму… Но ведь в деревушке было всего 18 дворов. Могли ли эти дворы, где взрослых, рабочих людей было всего раз, два — да обчелся, наладить современное высокопроизводительное хозяйство?

Но такие опыты все‑таки были. В деревню проводили свет, посылали технику — все было, как у людей, но люди из лесных поселений все‑таки уходили. Уходили теперь уже по хорошей, только что выстроенной дороге. Говорят, что по хорошей дороге уйти легче…

Видимо, всего этого не могли знать те, кто встречает сегодня на берегах озер брошенные лесные поселения и уносит после встречи с ними только недоумение.

Да, в лесу остались могилы предков, родные дома, покосы, пашни, тропы, озера — все это больно и трудно. Но я очень хочу спросить тех, кто искренне жалеет оставленные людьми дома и могилы родителей: «Кто из вас согласится переехать жить в лес?» Мне известен только один случай, когда московский житель оставил на полпути туристского похода байдарку, попрощался с товарищами и остался работать в небольшой глухой деревушке библиотекарем. Правда, работал он там не очень долго…

Да, в лесу очень хорошо летом в отпуск… А в зимние глухие ночи, когда только вой ветра и когда дорожку к проруби заметает следом за тобой снегом, а тебе, пробивающему дорогу к крыльцу, может помочь только тусклый уголок оконного стекла, чуть подсвеченного изнутри робким фитильком керосиновой лампы?..

Я оставлял вместе с другими жителями лесные поселения, оставлял не один раз, ибо жил не в одной лесной деревушке. Сейчас вместе с семьей я поселился там, где есть почта, средняя школа, дороги и где я могу трудиться круглый год вне зависимости от погоды — ведь в лесу к зиме трудовая деятельность людей замирает: густеют ночи, гаснет день, охоту закрывают глубокие снега, а рыба затихает под толстым льдом.

Но рыбу я ловлю и сейчас и сейчас хожу за зверем. Хожу по тем же лесным тропам, по которым ходили старые охотники. Но когда заканчивается сезон, я возвращаюсь к людям до весны. Так же поступают теперь и те, кто раньше круглый год жил в лесу. Весной они угоняют в лес стада пастись на богатых лесных травах, уходят на промыслы, косят сено. Лесные деревушки не брошены, не забыты, внимание к ним родилось вновь, но теперь путь к ним лежит из сельскохозяйственного центра, откуда, очень может быть,