мемориальная табличка, здесь находится могила ноги лорда Аксбриджа. Ногу лорду оторвало последним пушечным залпом, сделанным по приказу Наполеона в момент отступления. Могила для одной ноги. Одинокая нога в могиле. Я во время отступления буду стрелять, если смогу, и предам земле две мочки уха и две лодыжки с синеватыми венами. Я склонюсь перед этими знаками отличия, а другие оставлю Мишелю — пусть пользуется, как знает, уже под новым знаменем, потому что наше больше не развевается на ветру, и сегодня вечером мы снова искромсаем его за пивом в «Гриль-баре Императора».

Где находится кабачок Декостера? Кто из унылых выпивох, ничего не знающих ни о прошлом, ни о местах былых сражений, скажет нам это? Кабатчика Декостера привязали к лошади и сделали проводником Наполеона на поле боя. Не в силах шевельнуться, дрожа от страха под шрапнелью, он видел, как бесчисленная пехота маршала Лобо строится перед его заведением, и сознавал, сколь велика мощь французов. А я, связанная по рукам и ногам, я, идущая туда, куда хочет Мишель, я, зависящая от него, буду сегодня вечером созерцать то, что он считает своей силой, своей победоносной любовью, любовью и своим царством. Я захмелею от пива, которым он станет поить меня в «Гриль-баре Императора», оцепенею, когда он прикроет мне рот ладонью, его низкий красивый голос заворожит меня, и я, несмотря ни на что, поведу этого извечного врага, который возжелал мою страну и владеет ею до последнего крика, поведу его вдоль наших общих меток и буду немногословна, и пусть его встревожат моя молчаливость, моя уклончивость, а я буду мысленно молить об отступлении, чтобы гордые скакуны сбросили нас, и тогда холодная земля навеки забьет нам рты.

Земля на равнине Ватерлоо холодна. Даже теперь, в начале лета. 18 июня 1815 года проливной дождь шел до четырех утра, задержав начало сражения, а несколько часов спустя намокшая рожь затруднила продвижение конницы Нея. Нужно все-таки попробовать ее на зуб, эту землю, в которой лежат шестьдесят тысяч трупов, и запомнить вкус внутренностей, пока экскаваторы не перелопатили ее: мы каждый год подписываем петиции, чтобы остановить нарезку участков под строительство и уничтожение очередного куска поля боя. Каждый из подписавшихся все еще верит, что память о прошлом у будущих поколений возобладает над желанием построить бунгало на одной из последних равнин нашей маленькой страны. А я хотела бы верить, что любовь окажется выше нас с Мишелем и мы снова склонимся перед ее знаменами. Нет, не получится. Каждый из нас выше любви, потому что штандарт слишком тяжел и пригибает нас к земле. Ни один из нас не хочет сдаться первым, вот и все, и сегодня вечером мы будем оспаривать право умереть героями.

Вот почему я буду молчать, невыносимо медленно попивая свое пиво. Вот почему я позволю Мишелю говорить, и тонуть в грязи, и отчаянно размахивать саблей перед моим лицом. Я позволю ему действовать. А если он заплачет, то не потому, что будет пьян, и не станет бормотать, что наша любовь крепче бронзового льва. Слезы прольются из-за утраты стягов, так отважно реявших на виду у всего мира, когда мы, опьянев от гордости, кричали: «Это — реально!»