та машина уже пропала из виду. Но такого опытного шофера, как Михаил Степанович Журба — тридцать лет за рулем, трассу знает как свои пять пальцев, — это не обескуражило. Да и опасности он привык смотреть в лицо: во время партизанских боев в белорусских лесах и потом, когда шел на запад в солдатской шинели, бывало всякое...

— Догоним, Иваныч, непременно догоним! Сам видишь — идем под сто десять...

Навстречу им неслась нескончаемая белая стена леса. Тугой, колючий ветер яростно бился в лобовое стекло, на поворотах автомобиль отчаянно заносило, но он продолжал пожирать спрессованные скоростью километры. А впереди ждала неизвестность — тревожная, опасная.

Развязка наступила у 406-го километрового столба, как раз там, где магистраль пересекала старая грейдерная дорога, ведущая в аэропорт.

...Наконец-то впереди замаячил зеленый кузов. Игнатьев впился в него глазами — аж пот прошиб от напряжения! Расстояние между ними неумолимо сокращалось. Метр за метром. Он видел, как несколько раз приоткрывалась и тут же захлопывалась задняя дверца машины. Оттуда тоже велось наблюдение.

И вот в тот момент, когда они уже настигали «скорую», из ее бокового окна высунулся ствол автомата. И тут же ударила очередь. УАЗик наполнился грохотом и звоном.

Правое плечо Ариана полоснула резкая боль, а рука враз онемела и налилась свинцовой тяжестью. Журбе пуля угодила в ногу. Живы они остались каким-то чудом — под слишком острым углом прошла очередь. Заднее сиденье, на которое пришелся основной удар, было все изгрызено пулями.

— Нажми еще! Обгоняй! — крикнул Игнатьев.

Когда им удалось вырваться вперед, он оглянулся. Что ж, момент был вполне подходящим. Держа одной рукой ствол автомата и нажимая на спуск другой, раненой, Ариан послал ответную очередь. Прямо сквозь заднее стекло своего автомобиля. С удовлетворением увидел, что попал. «Скорая» резко затормозила. Из нее посыпались «пассажиры». Подумал: «Далеко не уйдете: тайга, снега по пояс».

Водитель М. Журба:

— Когда мы скрылись за поворотом и та машина пропала из виду, Игнатьев велел мне затормозить. Сказал: «Этих гадов нельзя пропускать в Чульман. Я останусь здесь и задержу их в случае чего... А ты поскорее привози подмогу».

Я стал ему возражать, говорил, что нам обоим нужно ехать в поселок: ведь мы же ранены. Он и слушать не захотел, попросил только достать из подсумка патроны... Уже потом я узнал, что впопыхах Ариан оставил в кабине шапку. А ведь с якутским сорокаградусным морозом шутки плохи...

* * *

Не обращая внимания на кровь, которая непрестанно капала из рукава полушубка, с тяжелой, как чугун, головой, он перезарядил автомат и залег прямо на дороге. Залег, как боец, лицом к врагу. Две запасные обоймы воткнул рядом с собою в снег. Боялся только одного: потерять сознание.

Между тем с аэродрома, возле которого происходили все эти события, поднялся в воздух самолет. Летчик имел задание: наблюдать за трассой. И первое сообщение, переданное им по радио, было таким: «Пятеро идут к аэродрому... по старой дороге...» Навстречу им тут же двинулся автобус с сотрудниками милиции и солдатами, прилетевшими незадолго перед этим из Якутска.

Преступники сдались им без всякого сопротивления, побросав оружие. Как потом выяснилось, они были начисто деморализованы смелыми, решительными действиями Игнатьева. К тому же двоих из них достали его меткие пули.

Лейтенант В. Жуков:

— Игнатьева я застал лежавшим на дороге с автоматом в руках. Снег под ним был красным, а сам он — белее снега. Его первые слова: «Задержали их?» Незамедлительно отвез Ариана в поселковую больницу, куда еще раньше доставили Журбу. Обоим им понадобилось сделать переливание крови. Узнав об этом, в приемном покое собрались все наши сотрудники. Каждый хотел помочь раненым. И помощь эта оказалась как нельзя кстати...

* * *

— Я выполнял свой служебный и партийный долг — так сказал Игнатьев при вручении ему ордена Красного Знамени.

И в этих словах вся суть его удивительно цельной, волевой натуры.

Сейчас он снова в строю, работает по-прежнему следователем. Плечо зажило, рука действует нормально. И если понадобится, он сможет держать в этой руке оружие так же крепко, как в тот памятный февральский день.