ватманской бумаги, стоявший за дверью в углу.

— Кто это чертежами у вас занимается? — спросил я Устинью Григорьевну и потянул сверток к себе.

— А это газеты Алексеевы, что ли, — ответила старушка. — Ему Петр Петрович прислал.

Я развернул сверток. В нем были заготовлены заголовки на добрый десяток газет. Вписать только номер и дату. Каждый заголовок оригинален и не похож на другой. Выполнены все они были с тем же мастерством, каким я любовался, рассматривая газету в красном уголке. Композиция рисунков на каждом листе была разная, и если что было общим — так это Катюша, лицо которой теперь я безошибочно узнавал, в какую бы одежду и головной убор ни рядил ее на рисунке художник.

— Чего ты смеешься? — спросила Устинья Григорьевна.

— Ничего, — сказал я.

На мягком диване я тотчас заснул. Последнее, что мне запомнилось перед сном, — это в смежной комнате праздничный стол, который был виден в распахнутую дверь, Катюша и Устинья Григорьевна, убирающие на столе посуду, и Алексей, стоящий посреди комнаты, твердо расставив ноги.

Не знаю, долго ли я спал и от чего проснулся. Я повернул голову и в просвете двери увидел тот же стол, но чистый, прибранный. За столом друг против друга сидели Алексей и Катя. Свет в комнате был выключен и падал на угол стола бледной полоской откуда-то со стороны, по-видимому из кухни. Алексей сидел спиной к свету, Катюша, серьезная, сосредоточенная, пристально смотрела на Алексея. Я никогда не видел у нее такого торжественного и в то же время глубоко озабоченного лица.

«Катя, о чем ты задумалась?» — хотелось крикнуть мне.

Но я расслышал их тихие голоса.

— Конечно, Леша, — говорила Катюша, — Иван Андреевич прав: не могу больше я так оставаться. Завтра обязательно напишу заявление.

— Правильно, Катенька, — подтвердил Алексей. — Давай теперь обсудим, кто тебе даст рекомендации. Иван Андреевич даст, Николай Павлович тоже даст, Кожевников, Лукин… Да любой из коммунистов на заводе даст; весь народ тебя знает…

Катюша чуть повернула голову, и я залюбовался ее милым лицом. Она куда-то смотрела далеко-далеко, не мигая, твердо. Это был взгляд человека, устремленного в будущее.

© Сартаков Сергей Венедиктович, текст, 1939-49