просто от болезни. Не от пули, не от осколка, не от ножа - от какого-то паршивого инфаркта!
- А у Валюшека Тараса есть такой рассказ - "Необыкновенная смерть"! Не помнишь?
- Кажется, не читал, извини.
- Да ладно, чего там! Да, так вот, доложились мы, майор Фурсов, начальник разведки, умница, выругался с досады и отпустил отдыхать. А особист пристал: кого именно
обнаружили, кто именно не вовремя задницу от земли оторвал, и не специально ли, и не сам
ли тот скрытый вражина под шумок и немца пленного пристрелил. А прицепился он ко мне и
лейтенанту, мы были старшими в той группе, с нас и спрос.
Мы злые. как черти, едва на ногах стоим, а тут еще этот лезет со своими идиотскими
вопросиками, очень уж хочется ему отличиться - найти , изобличить, схватить тайного
шпиѐна. И орденок себе схлопотать.
- Ну, так кто же? Кто? Молчишь, лейтенант?.. Ну, а ты, сержант, тоже не заметил?
- Заметил, товарищ капитан! - не сдержался я. - Коновницын из третьего взвода, он
вроде первым стал подниматься.
- Ну что ж, побеседуем с этим Коновницыным, - пообещал особист. -Твоего взвода
солдат?
- Моего, - ответил лейтенант. - Только беседовать с вами он не станет - убит!
- Убит? - особист повернулся ко мне. - Так чего ж ты мне голову морочишь?
- Никак нет, товарищ капитан! Вы спросили, кто первым обнаружил себя, я ответил.
Его обнаружили, ему же и первая пуля! Заодно и сержанту Самохе, и тому немцу, которого
он же и взял!
Особист хмуро оглядел нас, усмехнулся и кивком отпустил.
И вот после всех этих милых разговоров топаем мы с лейтенантом домой, в нашу
родную земляночку. Вот придем, нальет нам старшина по двойной норме - по 200 грамм, значит, банку американской свиной тушенки выставит, и спать, спать, авось, до вечера не
тронут. Размечтался.
Вдруг слышим: бах! бах!- два одиночных выстрела винтовочных. Потом еще один.
Слева, в лесопосадке. Но здесь же никто не может стрелять, нет же тут ничего, что-то здесь
нечисто. Не сговариваясь, сорвали с плеч автоматы и туда. А там, оказывается, самострелы!
Один в старую воронку залез, сам спрятался, руку выставил, другой в руку палит шагов
примерно с пяти, чтоб ожога на руке не было, а то медики враз разоблачат. А тут мы -
только из боя, только-только сами едва от смерти ушли, двоих хлопцев потеряли, а эти гады
отвертеться хотят!
Лейтенант оскалился, полоснул их очередью, я второй, так они навек и остались в той
лесопосадке. Кто были эти двое, откуда, из какой части, мы не стали доискиваться, просто
расстреляли и ушли. Такая была злость на всех, кто от войны хочет увильнуть, мы-то не
увиливали - а вот хрен вам!
Расстреляли и на следующий день забыли о них - хватало и других забот, и других
смертей. А через годы после войны откуда-то выплыло, вспомнилось до мелочей. Ну, конечно, сукины дети они были, эти парни, только вот почему я взял на себя роль высшего
судии, кто мне такое право дал? Никто. Сдали бы их тому же особисту, впаял бы им
трибунал по десятке - авось, и уцелели бы, и жили еще сколько-то. А мы их...И не дает мне
покоя та память. Палачи мне всегда были омерзительны, а чем я лучше, чем?
- Батя! А ведь тебя там тоже запросто могли убить, так? И их - могли. То есть война
предоставляет всем одинаковый шанс сдохнуть. А они хотели - чтобы только тебе. И таким, как ты. В их глазах - честным идиотам. И даже если они так не думали, даже если просто
струсили - бывает. Но почему ты должен был погибнуть вместо них? И не дать жизни мне? И
моим детям? Кстати, в военное время никто бы им “десятку” не дал. Расстрел или
штрафную роту,если повезет. Что, впрочем, есть тот же расстрел, только в рассрочку. Хотя
расстреливать своих... Не знаю, не пробовал. Бог миловал.
Мы выпили ещѐ по одной, после чего батя накрыл рюмку рукой:
- Всѐ, хорош. Мне ведь уже за восемьдесят, это ты ещѐ молодой.
- Да, бать, интересный у нас с тобой разговор получается. Я вот тоже вспомнил... Я
не рассказывал тебе про Имам-Сахиб ?
...Приказ о добровольно - принудительной сдаче оружия в течение недели -
нормальное явление на оккупированной территории. Дураку понятно - не сдадут: мужчина
должен защищать свой дом. Но этот приказ даѐт возможность взять за жабры любого: ведь
оружие есть у всех!
Этот молодой парень появился у нас на третий день после приказа. Сразу заявил:" Я
знаю душмана. Знаю, где у него оружие. Могу показать."
Пошли за ним. Дом как дом. Не бедный, но и не особенно богатый. Прошел бы, не
обратив внимания. Но парень уверенно провел нас на задний двор, в хлев, поднял две доски
на земляном полу. В неглубокой яме лежали два "Бура", патроны, ППШ с двумя дисками.(
Во, блин, ну прямо, как в кино! Вот уж не думал, что кто-то в наши дни может воевать с
ППШ! )
Всѐ ясно, "дух"! Можно брать, судить и расстреливать. Тем более, что судья, прокурор и адвокат - в одном лице. И лицо это - комбат. Можно - но что-то не нравится. Не
сходится что-то. Морда у "духа" - неправильная. Должна быть - с ненавистью, может быть, равнодушная: это, если шибко верующий, мол, наплевать, Аллах поймѐт и наградит. А тут -
нет. Такая жуткая затаенная боль в глазах?! Нет, тут что-то явно не то!
За окном внезапно застучал крупнокалиберный пулемѐт. Ни хрена себе! Здесь, в Нью
Йорке?! Я кинулся на балкон - внизу, на тротуаре, мужик в яркой оранжевой униформе с
черными полосами по бокам долбал асфальт отбойным молотком.
- Тьфу, блин, а так похоже на ДШК! Ладно, проехали... Так вот, слушай дальше. Это
"не так” замечает и Стас Беленко, наш батальонный особист. Кстати, до Афгана особисты
были даже не в каждом полку, а у нас так и в батальоне был. И заинтересовался особист не
из-за жалости (афганцем больше - афганцем меньше, тоже мне проблема!), а просто
интересно: что же не так? Забирает обоих - молодого и старого.
