Эмилиян Станев
Тихик и Назарий

И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его?

Евангелие от Матфея, глава 12

1

Препоясавшись поясом познания, Тихик приказал закрасить в молельне таро и написать там Страшный суд. "Ибо, — говорил бывший раб, набравшись мудрости в той же мере, что и недоверия к человеку, — меч, вонзенный в раскрытую книгу, хлеб, чаша с вином, человек о трех рогах и прочее — это Сатанаиловы знаки, измысленные слугою дьявола Сильвестром, и я диву даюсь, как могли мы столь долго терпеть их. Они рождают смуту от неведения и устремляют мысль к Рогатому и царству его. Все уже сказано в Тайной книге, нет надобности ни изымать что-либо, ни добавлять, ни толковать иначе, чем общепринято, ибо всякое новое толкование рушит понятия и грозит добродетелям. А добродетели тем истинней, чем они неизменней и долговечнее, чем более подобны злату".

Многие настаивали, чтобы деревянные стены были побелены, ибо белизна способствует благочестивым помыслам и вызывает в воображении одежды ангельские, но Тихик не согласился с этим, заключив, что вместо белой стены человеку лучше иметь перед глазами и перед мысленным взором некий образ, дабы посредством его соединяться с себе подобными, ибо свойственно всем нам через образы, звуки и краски тешить себя загадкой мирозданья и собственной нашей души. Однако не следует забывать, что земля есть творение дьявола, посему пусть каждый зрит Страшный суд и стремится спасти свою душу.

Но не только по этой причине следовало заменить таро. Прежние понятая еретиков были поколеблены и запутаны учением апостола Сильвестра, а земная сладость беснований, равно как и муки, испытанные беженцами, рождала в умах новые искушения и склонность к бунту. Тихик страшился тайной этой заразы, которую его паства вряд ли осознавала. Нужно было вернуть людей к добрым старым понятиям о том и этом свете, изложенным в Тайной книге, чтобы навсегда забыли они о князе Сибине, Каломеле и, главное, о мудрствованиях Сильвестра. А дабы свершилось сие, нужно, чтобы владел ими страх, ибо страх есть преграда греху.

Поразмыслив, Тихик пришел к убеждению, что, помимо Страшного суда и кары божьей, не меньший страх должен внушать людям и он сам. Для этого требовалось, чтобы все позабыли, каким он был прежде, до той поры, когда препоясался поясом познания. Ему следует изменить походку свою и речь, приобрести господскую осанку, пусть не такую, как у князя Сибина, но все же владыческую. Долго предавался он таким раздумьям, а под конец поразился тому, что осанка образуется как бы сама собой, ибо за короткие, считанные дни владычества у него и походка изменилась. Хоть и был он убежден, что прогнал сатану и по праву надел на себя пояс познания, в недоверчивом его уме неожиданно возникали сомнения, страхи и тревога. Помимо боязни, что князю удалось выбраться из пещеры, терзала его мысль об опасности, которая грозила ему от приближенных и верных, посланных апостолом Сильвестром сеять семена нового учения. Если те праведники вернутся в общину целы и невредимы, вновь в умах может начаться брожение. Тихик надеялся, что царские люди переловят их на дорогах и перебьют, тем избавив его от нового раскола и борьбы. "Неужто я должен желать смерти заблудших братьев моих, господи? — вопрошал он бога, мысленно творя при этом молитвы. — Но ведь зло, которое причинят они, будет злом и для тебя, и для всей общины. Да падет грех на голову того, кто сбил их с пути истинного". Так отстранял он от себя злонамеренный помысел и предавал прежнего Совершенного суду божью, полагая себя слугой, который умывает руки и предоставляет господину карать виновного, ибо сказано: "Мне отмщение, и аз воздам". С другой стороны, земля полнится ересями, заблуждениями, всяческими соблазнами, и те, кто скитается по ней, разносят плевелы греха, как зачумленные разносят болезнь. Добродетели, подобно цветам, цветут лишь на родной почве и вянут, будучи сорванными. Вот отчего не следует христианам покидать общину, дабы не соблазниться мирскими кознями, и ко всякому, вновь прибывающему к нам, надлежит пристально приглядываться.

Так рассуждал Тихик в первые дни своего властвования, еще не распознав опасностей, какие проистекают отсюда, и не успев еще свыкнуться с черным покрывалом. Однако наибольшей его заботой оставалось пропавшее Сильвестрово Евангелие. Требовалось отыскать его и как можно скорее предать огню, дабы не смущало оно умы паствы.

В напряженные те дни, поглощенный событиями, он совсем упустил из виду послание Совершенного, где тот писал, что оставляет братьям список Евангелия. Из этого следовало, что существуют две книги. Теперь, перечитав послание, Тихик встревожился. Он обшарил пропахшие целебными травами и восковыми свечами шкафы, где хранились орлиные перья и чернила из бузины, но нигде не обнаружил опасных книг. Взмокнув от волнения, он облазил все уголки и укромные места, заглянул под половицы, даже глиняную посуду в кухне не оставил без внимания. Еще более встревоженный, он сел и стал думать, где же еще могут быть проклятые Евангелия. Не унес ли окаянный Сильвестр их с собой? Быть может, они где-то в лесу? Или из любви к Каломеле он отдал их ей, чтобы она восхитилась глубиной его разума?.. Ломать над этим голову не имело смысла, и Тихик, привыкший за свою жизнь действовать не откладывая дела в долгий ящик, опустил на лицо покрывало и крадучись вышел из селения.

Тишина леса оскорбила его. Творение дьявола безмолвствовало, словно и не было свидетелем тех страшных событий, что разыгрались здесь тому несколько дней. Неужто вовсе безразлично Рогатому, что трое его сподвижников нашли здесь смерть? Ни единого следа не осталось на той поляне, где князь убил Совершенного. Ветерок снова трепал мягкую травку, будто ласкал ее; как и всегда, жужжали букашки, и это жужжание говорило об упоении жизнью; нежились на солнце дубы. Дьявол, мерзостный создатель всего этого, молчал, будто погруженный в сон с самого сотворения мира, притворно-кроткий, равнодушный ко злу, искушая покоем и суля блаженство и благоденствие. И был этот лживый мир столь прельстителен, что и сам Тихик наслаждался, вдыхая ароматы дубовой рощи, хотя, будь то в его власти, он уничтожил бы эти ароматы, эти травы, зверей и птиц — дьяволовы творения. Возле дерева, к которому была тогда привязана обнаженная Каломела, он увидел обрывки веревок и ощутил у себя в крови жало похоти. Чтобы вытеснить из памяти сладостную белизну девичьего тела, в ярости против Нечистого, который и тут вмешался, желая унизить достоинство пастыря