пока ее мама складывала вещи. Среди книг Гунилла отобрала учебники, принадлежавшие школе.
Никто не говорил ни слова, и скоро тишина сделалась невыносимой.
— Я… мы не были на вечеринке, — сказала Эмма. — Там было только несколько человек.
Мать Карин повернулась к Эмме. Не скажу, что она улыбнулась, но выражение лица у нее, во всяком случае, было дружелюбным.
— Кто здесь Фанни и Сабина? — спросила она у Гуниллы.
— Пусть они сами за себя ответят, — сказала Гунилла.
Фанни подняла руку с самым независимым видом, Сабина тоже подняла руку, но взгляд ее не отрывался от крышки парты.
— Я просто хотела на вас посмотреть, — сказала мама Карин. — Посмотреть, как выглядят девочки, которые способны сделать такое.
И тут Сабина не выдержала. Громко всхлипнув, она выбежала из класса, закрывая руками лицо.
Майя привстала за партой, словно хотела догнать Сабину.
— Оставь ее, — сказала Гунилла. — Я думаю, сейчас ей нужно побыть одной.
Мать Карин подошла ко мне. Она вынула из сумочки маленький сверток и положила его на парту.
— А вот и Нора, — сказала она. — Насколько я понимаю, это твое.
После уроков Сабина догнала меня на лестнице. — Нора, — проговорила она, запыхавшись, — можно мне пойти сегодня к тебе? Услышав эти слова два месяца назад, я была бы вне себя от счастья. — Нет, — ответила я. — Я занята. — Ну пожалуйста! — под пудрой следы слез были незаметны, но глаза Сабины блестели и казались больше обычного. Я не хотела, сказала она. — Я не думала, что так получится. Веришь? Мне нужно с тобой поговорить. — Завтра, — сказала я. Она кивнула. Тобиас, Эмиль и Фанни спускались по лестнице. Фанни взяла Сабину за руку. — Не дрейфь! — сказала она. — Завтра? — переспросила меня Сабина. — Да. Они пошли вниз по лестнице. Я вынула сверток, оставленный мамой Карин, и открыла его. Там лежал черный бюстгальтер. В нашей прихожей часто бывает кавардак, но сегодня здесь творилось что-то невообразимое. Я чуть не споткнулась о сваленные возле двери пакеты с какими-то вещами, кажется, одеждой. Рядом с ними стояли барабаны Феликса. Тихонько закрыв за собой дверь, я прошла к телефону, набрала номер и стала ждать. Один, два, три, четыре, пять сигналов. Я уже хотела отключиться, когда трубку, наконец, сняли. — Квартира семьи Эрикссон. — Извините, Карин дома? — спросила я. — Кто ее спрашивает? — поинтересовалась мама Карин. Я не решилась назвать себя. Я положила трубку. Телефон тут же зазвонил. Сердце у меня в груди подпрыгнуло. Вдруг Карин услышала звонок и поняла, что это я? — Алло, Нора у телефона, — сказала я. — Привет, Нора, — услышала я голос Феликса. — Мама дома? — Подожди минутку, — сказала я. — Мама, это Феликс. Мама вышла из комнаты с зубной щеткой в одной руке и пеной для бритья в другой. Взяв трубку, она приготовилась слушать. — Нет, — ответила она через мгновение. — Нам не о чем говорить… Нет, я сказала! Я упаковала твои вещи. Можешь приехать вечером и забрать их. Если не заберешь, я выставлю их на лестницу. Или отдам бездомным. Куки подошла ко мне и завиляла хвостом. — Сейчас, Куки, — отозвалась я. — Сейчас пойдем гулять. — Плевать я на это хотела! — закричала мама в трубку. — Я не хочу больше слушать твое вранье! Она бросила трубку на рычаг. — Привет! Как дела? — обратилась она ко мне. Тут она заметила черный бюстгальтер, торчавший у меня из кармана. — Что это? — спросила она. Я вытащила бюстгальтер. Если уж рассказывать — так обо всем. — Вот это размер! — засмеялась мама. — Откуда он у тебя? — Я взяла его в магазине. А потом отдала Карин. — Как это? — не поняла мама. — Что ты имеешь в виду? Как взяла? Зачем? — Пойдем, я тебе расскажу. Только это долго. Давай сядем куда-нибудь.
Я сбегаю по лестнице. На улице Куки едва успевает пописать, и я уже бегу дальше. Карин живет от нас недалеко. Но ее подъезд, конечно же, заперт. Я стою и разглядываю кнопки на панели, будто они могут подсказать мне код. Четверка, вроде бы, стерта, и семь тоже… Дверь подъезда открывается. Выходит пожилая женщина. — Какая хорошая собачка, — говорит она, впуская меня и Куки. Я стою перед дверью квартиры. Под латунной табличкой с фамилией «Эрикссон» прикреплен написанный от руки листок: «Рекламу не предлагать». Из квартиры доносится музыка. Кто-то играет на флейте. Я стою неподвижно и слушаю. Флейта звучит печально. Будто хочет чего-то сказать, но робеет. Я кладу палец на гладкую кнопку звонка. Куки прыгает вокруг и беспокойно тявкает. Голос у флейты негромкий, но чистый, ясный. Временами музыка замирает в нерешительности, словно сбивается с дороги, но тут же выправляется, находит новую тропку. Она могла бы указывать дорогу в лесу. Я нажимаю кнопку. Короткий громкий звонок, потом еще один. Звонки заглушают мягкий звук флейты. Я прислушиваюсь, однако ничего не слышу. Но вот за дверью раздаются шаги. В замке поворачивается ключ. Во рту у меня пересыхает. Я забываю все, что собиралась сказать. Дверь приоткрывается на цепочку.
После уроков Сабина догнала меня на лестнице. — Нора, — проговорила она, запыхавшись, — можно мне пойти сегодня к тебе? Услышав эти слова два месяца назад, я была бы вне себя от счастья. — Нет, — ответила я. — Я занята. — Ну пожалуйста! — под пудрой следы слез были незаметны, но глаза Сабины блестели и казались больше обычного. Я не хотела, сказала она. — Я не думала, что так получится. Веришь? Мне нужно с тобой поговорить. — Завтра, — сказала я. Она кивнула. Тобиас, Эмиль и Фанни спускались по лестнице. Фанни взяла Сабину за руку. — Не дрейфь! — сказала она. — Завтра? — переспросила меня Сабина. — Да. Они пошли вниз по лестнице. Я вынула сверток, оставленный мамой Карин, и открыла его. Там лежал черный бюстгальтер. В нашей прихожей часто бывает кавардак, но сегодня здесь творилось что-то невообразимое. Я чуть не споткнулась о сваленные возле двери пакеты с какими-то вещами, кажется, одеждой. Рядом с ними стояли барабаны Феликса. Тихонько закрыв за собой дверь, я прошла к телефону, набрала номер и стала ждать. Один, два, три, четыре, пять сигналов. Я уже хотела отключиться, когда трубку, наконец, сняли. — Квартира семьи Эрикссон. — Извините, Карин дома? — спросила я. — Кто ее спрашивает? — поинтересовалась мама Карин. Я не решилась назвать себя. Я положила трубку. Телефон тут же зазвонил. Сердце у меня в груди подпрыгнуло. Вдруг Карин услышала звонок и поняла, что это я? — Алло, Нора у телефона, — сказала я. — Привет, Нора, — услышала я голос Феликса. — Мама дома? — Подожди минутку, — сказала я. — Мама, это Феликс. Мама вышла из комнаты с зубной щеткой в одной руке и пеной для бритья в другой. Взяв трубку, она приготовилась слушать. — Нет, — ответила она через мгновение. — Нам не о чем говорить… Нет, я сказала! Я упаковала твои вещи. Можешь приехать вечером и забрать их. Если не заберешь, я выставлю их на лестницу. Или отдам бездомным. Куки подошла ко мне и завиляла хвостом. — Сейчас, Куки, — отозвалась я. — Сейчас пойдем гулять. — Плевать я на это хотела! — закричала мама в трубку. — Я не хочу больше слушать твое вранье! Она бросила трубку на рычаг. — Привет! Как дела? — обратилась она ко мне. Тут она заметила черный бюстгальтер, торчавший у меня из кармана. — Что это? — спросила она. Я вытащила бюстгальтер. Если уж рассказывать — так обо всем. — Вот это размер! — засмеялась мама. — Откуда он у тебя? — Я взяла его в магазине. А потом отдала Карин. — Как это? — не поняла мама. — Что ты имеешь в виду? Как взяла? Зачем? — Пойдем, я тебе расскажу. Только это долго. Давай сядем куда-нибудь.
37. Преодолевая робость
Я в прихожей надеваю Куки ошейник, мама смотрит на меня из дверей гостиной. — Купить что-нибудь? — спрашиваю я. — Сигареты? — Нет, спасибо, — мотает она головой. — Я бросила курить. — Давно? — Только что.Я сбегаю по лестнице. На улице Куки едва успевает пописать, и я уже бегу дальше. Карин живет от нас недалеко. Но ее подъезд, конечно же, заперт. Я стою и разглядываю кнопки на панели, будто они могут подсказать мне код. Четверка, вроде бы, стерта, и семь тоже… Дверь подъезда открывается. Выходит пожилая женщина. — Какая хорошая собачка, — говорит она, впуская меня и Куки. Я стою перед дверью квартиры. Под латунной табличкой с фамилией «Эрикссон» прикреплен написанный от руки листок: «Рекламу не предлагать». Из квартиры доносится музыка. Кто-то играет на флейте. Я стою неподвижно и слушаю. Флейта звучит печально. Будто хочет чего-то сказать, но робеет. Я кладу палец на гладкую кнопку звонка. Куки прыгает вокруг и беспокойно тявкает. Голос у флейты негромкий, но чистый, ясный. Временами музыка замирает в нерешительности, словно сбивается с дороги, но тут же выправляется, находит новую тропку. Она могла бы указывать дорогу в лесу. Я нажимаю кнопку. Короткий громкий звонок, потом еще один. Звонки заглушают мягкий звук флейты. Я прислушиваюсь, однако ничего не слышу. Но вот за дверью раздаются шаги. В замке поворачивается ключ. Во рту у меня пересыхает. Я забываю все, что собиралась сказать. Дверь приоткрывается на цепочку.