чувствуя, как неукротимое пламя начинает бушевать в его теле.

— Ты страдаешь, и ты не знаешь, что с этим делать?

Все ее существо откликнулось на его прикосновение. Кровь сильнее запульсировала в жилах в такт лихорадочному биению ее сердца.

— Постарайся понять меня, Габриэль. У меня была нелегкая жизнь.

— Все переменилось, Хлоя, — он отвел волосы от ее лица.

— Правда? — Она судорожно вздохнула. — Ты уедешь?

— Ясно, что ты со мной не поедешь.

— Нет, не поеду. Ты ведь понимаешь, Габриэль, что мама нуждается в уходе.

— Хлоя, твоя мать больше не больна. Я в этом абсолютно уверен. Теперь она дома и с каждым днем набирается сил. И я рядом, в любом качестве — друга, кормильца, защитника, кого захочешь. Но ты должна отдать себе отчет в своих чувствах.

— Что, упаковать чемоданы и отправиться с тобой в Нью-Йорк? — вспылила Хлоя.

— По-моему, я не говорил, что собираюсь куда-то ехать. Но ты, насколько я понимаю, готова расстаться со мной.

Она опустила голову и, почти задыхаясь, проговорила:

— Габриэль, не поступай так со мной. Если ты уедешь, я останусь на всю жизнь одна.

— Как одна? — тупо переспросил он, словно не веря ее словам.

— Я не смогу стать прежней. Ты был моим учителем. Ты вошел в мою жизнь, когда я никому не желала отдавать свое сердце, когда я не желала довериться тебе.

— Так что же изменилось? О, черт! — Он притянул ее к себе на колени. — Ну почему ты не можешь сказать все как есть?

У Хлои на мгновение замерло сердце, и она пристально взглянула ему в глаза:

— Ты хочешь, чтобы я сказала, что люблю тебя?

— А ты не думаешь, что в этом что-то есть? — сухо ответил он.

— Хорошо, я люблю тебя безмерно, всей душой, — с яростью произнесла она. — Тебе довольно?

— Нет. — Он покачал головой. — Ты соблаговолишь завтра же выйти за меня замуж? Только не придумывай всякие отговорки. Просто ответь, как тебе подскажет сердце.

— Габриэль, — она закрыла лицо в смущении, замешательстве и безумной радости, — если ты не прекратишь дразнить меня, я сойду с ума.

— Этого-то я и добиваюсь, а теперь отвечай.

Она вновь оказалась в его объятьях, а в ее глазах застыл нерешенный вопрос.

— Я бы все сделала, как ты хочешь. Я обожаю тебя. Но я не могу причинить боль маме.

Он наклонился и крепко поцеловал ее.

— Разве я хочу, чтобы ты причиняла ей страдание?

— Но я не вправе связывать тебя, Габриэль. Я люблю тебя. Я хочу всего самого лучшего для тебя.

— Почему ты думаешь, что не ты самое лучшее в моей жизни? Ты преданна, ты так ценишь семью. А у меня никогда не было семьи, Хлоя. Я убежден, что мы могли бы создать хорошую семью. Как бы честолюбив я ни был, я могу добиться всего и здесь.

— Ты понимаешь, что говоришь? — взмолилась Хлоя. — Ты так говоришь не потому, что я хочу услышать именно эти слова?

— Хлоя, я уже сказал своим друзьям из Америки, что остаюсь дома. Дома. Разве этим не все сказано? Для меня важна лишь наша любовь. Власть и деньги — это не все, чего я хочу от жизни. Я жажду иметь и любить жену и детей.

— Сколько? — попыталась отшутиться она. — Это имеет и ко мне некоторое отношение.

— Двух или трех, пойдет? — Габриэль поцеловал ее. — Я хочу любить и защищать их, пока они не встанут в этом мире на ноги. Разве этого мало, Хлоя?

— Я тоже хочу этого, — сказала она. В глазах ее светилась любовь.

— Так ты намерена, в конце концов, выйти за меня замуж?

— Да, любимый! Не могу представить себе ничего более желанного.

— Ты не заставишь меня долго ждать?

— Нет, дорогой.

ЭПИЛОГ

Хлоя навсегда запомнит, что ее сын родился вечером, когда на улице зажигались фонари. Ослепительно сверкающие огни города, свет фар встречных машин. Габриэль спешно вез ее в больницу: роды начались на две недели раньше срока. Еще больше огней было при въезде на территорию больницы, в приемном покое. В родильной палате, куда ее поместили, горел слепящий свет. От него расходились огромные сияющие круги. Она чувствовала, что кругом царит какая-то суматоха. Врачи и сестры суетились вокруг нее. От волнения смуглое лицо Габриэля было так же бледно, как и ее. Ей не забыть, как он держал ее своей теплой, сильной рукой. Потом медсестра из родильного отделения разлучила их. Она помнила голоса:

— Вот так, милая, вдохни, задержи дыхание, расслабься.

Как она может расслабиться, когда не стихает, накатывает боль? И все-таки до последнего момента, благодаря какому-то чуду, она все знала, хотя никто не говорил ей раньше, что делать.

Ее сын хотел родиться. До нее донесся его первый торжествующий крик.

Когда ей в руки вложили младенца, у нее чуть не разорвалось от счастья сердце. Брак с Габриэлем осчастливил ее. Из полной чаши ею и капли не было пролито. А теперь вот это.

Этот обожаемый маленький сверток с мягкой шелковистой головкой, такой же черной, как у Габриэля, и восхитительными маленькими пальчиками с крошечными отливающими чистым перламутром ноготками.

Она поцеловала его. Поцеловала и пришла в восторг.

«Мой сын!»

Медсестра, что находилась рядом с ней, наклонилась над кроватью, улыбаясь. Роды прошли прекрасно, без осложнений.

— Вы произвели на свет маленького ангелочка, миссис Макгир, в этом нет сомнений!

— Правда, — она улыбнулась. Ее лицо светилось от любви и гордости.

На следующий день все вернулись домой: Габриэль, новоиспеченный отец, не чувствовал под собой ног, Делия, порозовевшая, взволнованная своим новым положением бабушки, Джанет, мать Габриэля, которая специально прилетела к рождению внука и теперь гостила у Делии. Все светились счастьем и возлагали на будущее большие надежды.

Габриэль сильными руками взял ребенка. Он такой огромный, а ребенок — такой крошечный.

— Он само совершенство. Это чудо, созданное нашей любовью.

— Да, он чудо! — Обе бабушки стояли возле Габриэля, и их лица были умиротворенными и прекрасными. — А как вы намерены назвать его, мои дорогие? — спросила Делия, гордая тем, что внук вцепился в ее палец.

Сияющие глаза Габриэля с любовью остановились на жене.

Он понимал жену с полуслова и сейчас не сомневался, что знает правильный ответ.

— Давай назовем его Тимоти.

Улыбаясь, Хлоя взяла его руку. Ее лицо сияло от счастья.