Елизавета Драбкина Кастальский ключ

В степи мирской, печальной и безбрежной,

Таинственно пробились три ключа:

Ключ юности, ключ быстрый и мятежный,

Кипит, бежит, сверкая и журча.

Кастальский ключ волною вдохновенья

В степи мирской изгнанников поит.

Последний ключ — холодный ключ забвенья,

Он слаще всех жар сердца утолит.

Эссе

Глава первая

Почему, почему меня, тебя, всех нас не было с ним в тот день, в окаянный день его гибели? Помочь, спасти, отдать за него жизнь!

«День был ясный, — вспоминает современник. — Петербургское великосветское общество каталось на горах, и в то время некоторые оттуда уже возвращались. Много знакомых и Пушкину и Данзасу встречались, раскланивались с ними, но никто как будто не догадывался, куда они ехали, а между тем история с Геккернами была хорошо известна всему этому обществу».

На Неве Пушкин шутливо спросил Данзаса: «Не в крепость ли ты везешь меня?»

Жорж Дантес будто был создан, чтобы стать убийцей Пушкина.

Выходец из семьи французских аристократов, которые в 1789 и 1830 годах испытали на себе грозные удары революции, он начал свою политическую карьеру с участия в заговоре герцогини Беррийской, целью которого было вернуть на французский престол старшую линию династии Бурбонов и залить Париж кровью.

А когда заговор потерпел поражение, Дантес вступил в ряды международных авантюристов, продающих любому венценосцу спою шпагу и честь.

«Проходимец, у которого было три отечества и два имени», — отозвались о Дантесе К. П. Мещерская-Карамзина, дочь историка.

«Егор Осипович» — так именовал себя Дантес в России.

Заручившись рекомендациями своей давней покровительницы герцогини Беррийской и прусского наследного принца, он предложил свои услуги императору Николаю I и был охотно принят на русскую службу, допущен по высочайшему повелению к офицерскому экзамену, обнаружил чудовищное невежество (он, француз, не знал, где находится Мадрид!), но был признан выдержавшим и определен корнетом в лейб-гвардии кавалергардский полк, а вскоре произведен в поручики. («Почет беспримерный и для людей самых лучших русских фамилий», — замечает по этому поводу один из первых биографов Пушкина, П. Бартенев). Он получил из собственной шкатулки Николая I годовое содержание в пять тысяч рублей ассигнациями и сверх того даровую квартиру и двух лошадей из придворной конюшни.

Красавец, щеголь, дамский угодник, он был обласкан петербургским высшим светом, сразу распознавшим в нем своего по крови, по духу, манерам, всему внешнему и внутреннему обличью.

А за плечом Дантеса — посол Нидерландов в России, барон ван Геккерн, черный даже на фоне этого черного дела.

Ван Геккерн столь порочен, столь низмен и зловещ, что, будь он выведен на сцене дешевой ярмарочной мелодрамы, он казался бы плодом низкопробной выдумки самого дурного вкуса.

Как привольно дышалось Дантесу и его приемному отцу ван Геккерну среди петербургской великосветской черни!

И до чего худо было там Пушкину, сделавшему в своем дневнике 26 января 1834 года, за день и три года до дуэли на Черной речке, невеселую запись:

«Барон д'Антес и маркиз де Пина, два шуана^[1], будут приняты в гвардию… Гвардия ропщет».

Дантес вошел в историю как убийца Пушкина. Но судьбе было угодно, чтоб он был дважды заклеймен позором и презрением со стороны людей, принадлежащих к числу самых ярких звезд на небосводе XIX столетия.

Первый из них по времени — Виктор Гюго.

В знаменитой четырехчасовой речи перед французским Национальным собранием, произнесенной 17 июля 1851 года, Гюго выступил с разоблачениями заговорщической деятельности Луи Наполеона, подготовлявшего государственный переворот. «Карты на стол!» — воскликнул Гюго, и под улюлюканье, свист и выкрики, которыми правые депутаты пытались заставить его умолкнуть, швырнул имя Геккерна (речь шла о Дантесе) — человека, «который стал грязью прежде, чем превратиться в пыль», — как имя одного из ближайших сообщников Луи Наполеона.

Прошли два десятилетия, которые Дантес провел в самой непосредственной близости к императору Наполеону III. «Он был замешан во всех происках и событиях Второй империи», — замечает биограф Дантеса. А когда пролетарии Парижа свергли Наполеона и провозгласили Коммуну, Дантес, как это было предопределено всем его жизненным кредо, стал самым ярым ее ненавистником.

Тут его настиг испепеляющий взор Карла Маркса.

«Люди порядка», парижские реакционеры, — писал Маркс по горячим следам событий, происходивших в Париже, — содрогнулись при известии о победе 18 марта. Для них она означала приблизившийся наконец час народного возмездия. Призраки жертв, замученных ими… восстали перед ними».

Контрреволюция задумала выйти на улицы Парижа под видом народной демонстрации и захватить врасплох Главную квартиру Национальной гвардии. «22 марта, — писал Маркс, — из богатейших кварталов появилась шумная толпа «фешенебельных господ»: она состояла из всяких пшютов, а во главе ее были известнейшие выкормыши империи, как Геккерен…»

Знал ли Маркс, что тот, кого он называл «Геккерен», — убийца Пушкина? Едва ли!

Тем более поражает проницательность, с которой он, живя в Англии, разгадал в Геккерне подонка, мразь, заклятого врага и назвал его имя первым в перечне контрреволюционных наемников.

Почти день в день с тем, когда Дантес был принят в ряды российской императорской гвардии, Николай I пожаловал Пушкину чин камер-юнкера.

Но что это такое — камер-юнкер?

Ответ Большой советской энциклопедии лаконичен: низшее придворное звание.

«Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона от слова «камер-юнкер» отсылает к слову «придворные чины» и дает об этих чинах чуть ли не целый трактат: история придворных чинов, придворные чины при Каролингах, Меровингах, Бурбонах, при прусском королевском дворе. И придворные чины в России — слепок с прусских.

Одно из преимуществ придворных чинов и дам заключается в праве «стоять за кавалергардами», то есть собираться во время больших придворных приемов в зале, ближайшем внутренним апартаментам, — сообщает «Брокгауз и Ефрон». Дамы придворных чинов (их жены, сестры, дочери) пользуются правом танцевать на придворных балах.

Тут же дана иерархия придворных чинов российского императорского двора. Хотя она относится к 1898 году, вряд ли с пушкинских времен она претерпела большие изменения.

Из нее мы можем узнать, что при российском