с разными экспедициями прошел весь Север. Побывал на Кольском полуострове и на Ямале, в Полярной Якутии и на Чукотке, в Колымо-Индигирской тайге и на Охотском побережье. Я видел еще девственный, непокоренный Север, полный романтики, закаляющий и облагораживающий дух человека. Что там теперь? Как изменились люди, осваивающие его? Говорят, Север влечет человека, однажды побывавшего там. Это сущая правда.

И вот настал день, когда все было решено. Мы отправляемся на дальний Север вдвоем с женой, скульптором Ксенией Ивановской.

Ксана — «подвальный житель»: многие молодые московские скульпторы творят в подвалах. Жизнь ее проходила в мастерской глубоко под землей, точно в катакомбах. Она не была на Севере, не знает его притягательной силы, но увидеть людей, о которых так много наслушалась, ее давняя мечта. Ей хочется слепить серию портретов и скульптурных композиций «Люди Золотого края».

Маршрут путешествия представлялся еще слишком туманно. Но впереди у нас надежные пристанища — Якутск и Магадан. В Якутске на аэродроме нас встретит Николай Григорьев — Малыш, полярный следопыт, искрестивший головоломными маршрутами всю Полярную Якутию.

Навстречу гибели

19 июля (из дневника Ксаны): «Я уношу из Москвы беспокойство, живущее во мне. Это мое первое большое путешествие. Надеюсь, что оно поможет мне кое в чем разобраться. Недаром же говорил старый Чиполлоне своему маленькому Чиполлино: „Отправляйся странствовать по белу свету, поучись уму-разуму“.

Немного тревожно. Мне мало приходилось летать. Но вид серебристого лайнера так внушителен. Как в сказке перенесет он нас за десять тысяч километров прямо в Якутск. Невольно проникаюсь уважением к нему и почему-то нежностью…

Внизу осталась Москва. Жаркая, шумная, пропитанная бензиновыми парами, суетливая, душная и… любимая — море бурлящих страстей, сталкивающихся интересов. Все осталось внизу. Мы в голубом просторе. Величие и спокойствие окружают нас. И солнце как-то непривычно близко. Мимо иллюминатора, словно мятущиеся духи, проносятся бело-прозрачные тени медуз, верблюдов, черепах и еще каких-то неведомых на земле существ. Медленно проплывают воздушные города, розовые замки, тропические леса, погребенные чудовищными сугробами. А у дальнего горизонта взметнулись всей массой облачные глыбы, точно грянул взрыв, расколовший облачную вершину. Алюминиевое крыло и сигара мотора видением века повисают в этом странном безмолвном мире.

Виктор преобразился. Пересаживается от иллюминатора к иллюминатору, весь поглощен наблюдением. Быстро что-то записывает. Заглядываю через, плечо:

„Россия не только территория вширь от горизонта к горизонту, но пространство вверх, в облачные и заоблачные этажи. В воздухе видишь картины неземной красоты, вечно меняющиеся, как миражи. Внезапно возникают высокие снежные берега океана, голубоватые стены глетчеров, плавающие айсберги, белые купола неизведанных островов. И все это отражается в зеркале полузамерзших проливов и лагун. Тонкий слой прозрачных, как кисея, слоистых облаков, вытянувшись горизонтально, режет облачные башни и вершины. Все, что ниже, кажется отраженным в зеркале. На высоте восьми тысяч метров возникают панорамы далеких ледовитых морей…“

Какие разные ассоциации рождают в нас одни и те же картины. Виктор убеждает меня, что видит картины Ледовитого океана. Они навевают воспоминания.

А вон еще посланец земли. Маленький встречный самолетик с уверенно задранным хвостиком. Он явно чувствует себя тут хозяином. Промчался деловито, целеустремленно. Блеснул серебряным боком, нырнул, как рыбка в океане, в голубые разводья между облачными громадами и пропал в бездне.

Быстро темнеет. Мы летим навстречу ночи. Медленно выплывает прозрачная луна. Как прекрасен мир. Здесь, на высоте восьми тысяч метров, чувствуешь свою причастность к нему. Ощущаешь себя частицей этого грандиозного единства.

Как велик человек, оторвавшийся от земли, вырвавшийся в космос, и… как он еще мал. Ах, люди, люди, если бы вы чаще смотрели в небо…»

На этом оборвалась запись в дневнике Ксаны. Свернувшись калачиком, она заснула в мягком кресле у потемневшего иллюминатора. Густая мгла поглотила землю.

И вдруг там, где утонула планета, вспыхивает во тьме золотая змейка. Изгибаясь живым, светящимся пояском, она пропадает и вновь извивается, но уже в другом месте — одна, другая, третья. Это посылают лунный отблеск плесы бесчисленных сибирских речек. Иногда в кромешной тьме разгорается зарево ярче и ярче, и вот уже мерцают россыпи и гирлянды — рой звезд, упавших на землю: пролетаем большие, незасыпающие сибирские города.

Еще несколько часов — и встреча с другом. Сколько лет мы не виделись! Я закрываю глаза и вижу…

Мутный поток, вскипающий пеной, с клокотом вливается в узкую щель каньона. Вокруг возносятся к зеленоватому небу скалистые вершины. Откуда-то сверху к взбаламученной воде сползают черные шлейфы осыпей. Байдарка, приплясывая на волне, жмется к мокрым глыбам у подножия осыпи. Наши голоса пропадают в грозном шуме реки, сдавленной каменными громадами. По этой реке никогда еще не плавали люди. Ее воды рождаются в моренах мощного ледника, в центре высокогорья. Река мчится в глубокой горной долине, спадая иногда водопадами.

Плывем в байдарке трое — выбираемся в обжитые места после завершения экспедиции. Рев воды гулким эхом предупреждал о водопадах. Борясь с дьявольским течением в три весла, нам удавалось вовремя приставать к берегу и обносить падуны.

Втроем в двухместной байдарке невозможно наглухо задраиться. Приходится непрерывно вычерпывать воду чумазым котелком. На душе скребли кошки, хотя никто и не признавался в этом. Но когда впереди открылась пасть каньона и разведка принесла неутешительные вести: перенести байдарку по кручам и миновать десятикилометровый каньон невозможно, — никто не захотел покинуть байдарку добровольно.

Отвесные стены нависали над рекой, и нам не удалось просмотреть всего русла. Одолеть извилистое ущелье можно только вдвоем, наглухо задраившись. Конечно, разумнее было высадить с рюкзаком, дневниками экспедиции и документами Малыша: он не умел плавать, и, если байдарка опрокинется, утонет, как котенок. Но Малыш возмутился и заявил, что на Индигирке проходил и не такие пороги и байдарку покинет тот, кто вытянет короткую спичку. Драматический диалог происходил на дне ущелья, в тени утесов, в умопомрачительном реве стиснутого потока.

И вот жребий брошен: остались вдвоем с Малышом. Третий — а это девушка, — проклиная судьбу, вскидывает рюкзак с дневниками и