Новый мир, 2000 № 07 (Станислав Лем) Страница 1 - Литвек

Новый мир № 7, 2000

Елена Шварц При черной свече

* * *

Так надрывно и длинно вопил паровоз

(Он по небу развозит пар).

Он промчался, взвывая, чрез сердце мое,

Чрез его опустевший вокзал.

И потом он так долго кричал в полях,

Источая с одышкой пар,

Только волк за болотом подхватил этот вой,

Потому что он зол и стар.

И всю ночь я душила душу свою,

Как снимают со свечек нагар,

Представляя дрожащие рельсы и даль

И к Хабаровску мчащийся пар.

Разговор с кошкой

«Я выпью, а закусишь ты», —

Я кошке говорю, а та

Мне отвечает торопливо

Ударом пышного хвоста.

«Пусть плачущие будут как не

Плачущие… Кто, кошка, так сказал? Не Петр?»

Она не отвечает мне,

Упорно молча гложет шпроту.

От мертвых нет вестей, а странно…

Из смерти ль трудно вырыть лаз?

Она понурившись мурлыкнет,

Но зорких не отводит глаз.

* * *

Мы с кошкой дремлем день и ночь

И пахнем древне, как медведи,

Нам только ангелы соседи,

Но и они уходят прочь —

Нам не помочь.

Кругом бутылки и окурки,

Больная мерзость запустенья.

В нас нет души, лежим как шкурки,

Мы только цепкие растенья,

Нам нет спасенья.

Дурман, туман, ночная ваза,

Экзема, духота — все сразу,

И время не летит (зараза),

А словно капля из пореза,

Плывет не сразу.

О нет — не только голова,

А все кругом в табачном пепле,

Тоска в лицо влетает вепрем,

Ум догорает, как листва

По осени. Конец всему?

И мне, и горю моему.

Саламандра

Саламандра нежится в огне,

Дымом дышит,

Пьет золу.

Жарко ей и больно ей в воде,

В воздухе ей душно —

На земле ей скучно.

Ты одна — насельница огня,

Ты живешь и в сердце у меня.

Кровь мою закатно золотит,

Память мою пепельную ест.

Поживи еще — душа горит,

И горит и не сгорает крест.

Самоубийственное море

Когда выплачешь море,

То и кончится горе.

Едкое из глаз сочится

По слезинке в час,

Будто хочет броситься в землю,

Вылиться через нас.

Горькое на вкус, теплое для уст,

Но вот уж источник пуст.

Лилось оно, сочилось,

Кончилось — нет его.

Тут все, что было на дне, в глубине

Прихлынуло тоже ко мне,

Все его осьминоги,

Кораллы и камни

Толкают изнанку глаз,

Хвостами, мордами злыми

И выскочат вместе с ними.

Почему с моими?

В каких же ты было, море,

Погибельных местах,

Что решило вдруг раздробиться

В человеческих скудных слезах?

Трактат о безумии Божьем

Бог не умер, а только сошел с ума.

Это знают и Ницше, и Сириус, и Колыма.

Это можно сказать на санскрите, на ложках играя,

Паровозным гуденьем или подол задирая

(И не знают еще насельники рая).

Это вам пропищал бы младенец шестимильярдный,

Но не посмеет, сразу отправят обратно.

Но на ком же держатся ночи, кем тянутся дни?

Кто планет и комет раздувает огни?

Неужели ангелы только одни?

Вот один, как бухгалтер, не спит, все считая

Мириады, молекулы. Только затея пустая.

И другой, подхвативши под руки птицу,

Скачет, смеется и странно резвится.

Может, и ангелы?

Подкожной безуминкой вирус и в солнце и в сердце.

Если вся тварь обезумела, Творцу никуда уж не деться.

Мира лопнула голова.

Холодно стало в раю. Морды кажут слова,

Их пропитанье — дурная трава.

И только надежда на добротолюбие тех,

Кто даже безумье священное стиснет в арахис-орех.

Трактат о нераздельности любви и страха

Глухой: Бомба ли разорвется,

Подумаешь: «Я оглох».

(Не входи в темную комнату,

Не зажигай света,

Там может быть Бог.)

Слепой: Если вдруг что-то вспыхнет,

Подумаешь: «Я ослеп».

И превратишься в сияющий,

Но заколоченный склеп.

Тогда и входи в комнату,

Зажигай оранжевый свет,

Бога там больше нет.

Он теперь весь внутри,

Вы одни в темноте.

Нищете, тесноте…

Смятенье облаков

С. Ивановой.

На теплой выжженной траве

Не час, не два,

Не жизнь, не две…

Вздуваясь кругло, облака ходили будто корабли,

И вдруг промчалось низко так

Одно, дымящее как танк,

И унесло с лица земли.

Кружась, смеясь, летела я

В пустыню дикобытия,

Как лист с дерев.

Где нет дерев.

Потом на облаке другом

Я возвращалась в старый дом,

Смотрела сверху на траву,

Завидовала муравью,

Что он не плачет.

И муравей в траве привстал,

И бронза щек его — кимвал,

И сердца каменный кристалл

В нем лязгал глухо и сверкал,

Он ожерелье слез сухих

Чужих перебирал.

А я валялась в облаках,

В стогах пышнейших,

На бело-розовых полях

Нежнейших

И, как дельфин, вращалась в них,

В шафранных, апельсинных,

Набитых пеною густой

В их парусах, перинах…

На ярко-розовом клочке

Повисла и носилась,

В космический пустой карман

Оно клонилось.

И запах облаков пристал —

Он стойкий, громкий, будто мухи,

Он пахнет мокрой головой

Отрубленной черемухи.

Смерть вяжет

Что ты умрешь — ужели вправду?

Кто доказал?

Чужие руки прикоснутся

К твоим глазам.

И не польется свет оттуда

И не туда,

Лишь тихо шепчется с землею

Твоя руда.

А смерть подкинет на колене

Шаль иль платок

И вот — ко всем тебя привяжет,

Вонзив крючок.

И вот тебе уже не больно,

Вдали юдоль…

Смерть