открыл окно и тут вдруг понял, что со мной больше ничего плохого не происходит, процесс остановился – пока. Кажется, я даже стал видеть получше. Я снова посмотрелся в зеркало. Волосы у меня были белые, лицо старика, но вроде бы больше ничего не менялось.

Я торопливо принялся одеваться, понимая, что ехать дальше было бы слишком рискованно. Впрочем, даже если мое предположение о том, что этот кошмар как-то связан с поездкой, ошибочно, все равно надо найти врача. Но не выходить же из купе в одних трусах. Чтобы натянуть брюки, мне пришлось сесть, трясущиеся руки долго не могли справиться с пуговицами на ширинке. Когда я нагнулся, чтобы завязать ботинки, то почувствовал легкий укол в пояснице, вероятно, предзнаменование того, что меня ждет дальше. Сумку, к счастью, я не убирал на полку; схватил ее, открыл двери и медленно двинулся по коридору. Я слышал, как объявили об отправлении поезда, но все равно не мог ускорить шаг; когда я повернул ручку двери, поезд уже трогался – в эту самую минуту я почувствовал, что мне хочется писать и вряд ли я успею добежать до туалета. В панике я выкатился на перрон, еле устоял на ногах и ухватился за фонарный столб; женщина в форменной фуражке начала на меня кричать: Ты что, дед, раньше не мог выйти? Трупа мне еще тут не хватало!

Я ничего не ответил, почувствовав с облегчением, что мочевой пузырь угомонился, что на свежем утреннем воздухе мне стало гораздо лучше. Может, причиной тому было высокое небо над головой, розовеющие облака, но что-то мне подсказывало, что дело не в этом. Не только в этом. Я пошел вдоль перрона на север: да, сомнений не оставалось, моя болезнь была каким-то странным образом связана с географической широтой. Я не мог ехать в Варшаву. Мне нужно было вернуться к морю.

– Когда будет поезд до Колобжега? – прокричал я издалека железнодорожнице.

Она подошла ближе, с улыбкой вглядываясь в меня. Я повторил вопрос.

– В десять. А что? Забыли что-нибудь?

Дождусь. Справлюсь. Сяду под навесом и как-нибудь продержусь. Билет куплю у проводника – кассы слишком далеко к югу, метрах в двухстах отсюда, – я не могу подвергать себя даже такому небольшому риску. А потом, если мне станет хуже, я всегда могу поплыть в Швецию. Ну и Норвегия еще остается. На север, все время на север.