- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (116) »
ключицей
Водит по воздуху, как по странице,
Пальцем увечным:
Бог увидал, что пожар — не в науку,
И заменил Он мгновенную муку
Трепетом вечным.
Последний сон
В мелкий дождик Илья-пророк облака на днях истолок —
Дождь идет, толченым стеклом освещая мой потолок,
Или то хрусталь над столом третьи сутки уже горит,
Или сплю я бредовым сном, но блестящим, как антрацит.
Кем-то брошен на мой порог умирающий голубок —
Черным углем из-под крыла кровеносный мерцает ток.
Нет, не голубь — я умерла, нет, не вестник, а я мертва!
Бьет и дождик в колокола, что желанная весть жива.
Даже дождик наискосок — сну безумному поперек —
О спасенье благовестит!.. До весны еще долгий срок —
Еще осень нам предстоит, еще будет зима навзрыд
Завывать над одной из плит, где содомский мой сон зарыт.
Короткая переписка
Он:Дорогая, ты время и место перевираешь,
Очередность событий и города,
В пригороде Содома заранее открываешь
Еще не рожденным волхвам свои ворота.
Неужто факт и число ничего не значат?
Неужто вымыслу вовсе удержу нет?
Неужто мифы твои с Клио судачат,
Перемежая с Ветхим Новый Завет?
Не забегай вперед на тысячелетья,
А вспоминай подробности. Впрочем, ты
Упредила в прошлой записке советы эти
Не без присущей тебе затейливой прямоты:
«Услышав эхо колокола в посуде,
Я точно помню — с какого пригорка звон,
А вспоминать — не значит ли, что, по сути,
Памяти ты лишен»?
Жизнь удлинилась, строку разогнав,
Дыхание сократив.
Более факта, ты полностью прав,
Меня привлекает миф.
Вышел Иона из чрева кита,
Где за трое суток продрог.
Я отворю ему ворота,
Пускай отдохнет пророк.
Белье просушу, напою вином
Мускатным, густым на вкус,
Пусть он забудется вещим сном
Длиною в китовый ус.
Пусть снятся ему трое суток Христа.
Этот же самый срок
Провел Иона во чреве кита
И Воскресенье предрек.
Кукловод
И те, кто в пути,
И те, кто сидят по домам,
Простите меня, простите меня, простите! —
Ведь, как ни крути,
Мне легче живется, чем вам, —
В руках у меня от кукол молящихся нити.
Я тот кукловод,
Кто, дергая нити строк,
Свою заглушает боль, печаль избывает…
За целый народ
Страдает только пророк,
Но где он, которого камнями побивают?
Простите меня
За остывшие угли молитв —
Что взять с кукловода? И все-таки знайте —
Что не было дня,
Когда бы куклы мои
За вас не молились…
Имена
Я пишу лишь о том, о чем я вслух не рискну,
В моем горле слова — словно дрожь по коже,
Мой язык в нерешительности ощупывает десну,
Потому что мне каждое слово, что имя Божье.
Оказалось: у Господа много земных имен —
Имена земель и пророков, песков и племен,
Певчих птиц имена, имена калик и поэтов,
Имена деревьев в лазоревом нимбе крон,
Имена далеких морей да и тех предметов,
Чей во тьме ореол то розов, то фиолетов.
Как же можно такое кому-то высказать вслух,
Нарекать Божьим именем здешних имен избыток?
Но какой с меня спрос? — жизнь моя — тополиный пух,
Тень малиновки, пыль с кукловодных ниток,
А вернее всего — обветшалой жалости свиток.