- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (132) »
Кандалы юркнули из рук в руки и, позвенев в глубине толпы, скользнули под синюю косоворотку, к горячему молодому телу и смолкли.
— Кто Аниканов? Ты? Ты что тут показывал? Кандалы? Какого сына?
— Что на каторге.
— А-а… Где же кандалы?
Матвей в упор глянул на заведующего проходной конторой, пожевал ртом и сказал:
— Уплыли.
— Куда уплыли?
— Куда надо.
— Куда надо? Смотри, старик, туда ли?
— Слепнуть стал от емотренья.
— Что ты этим хочешь сказать? Ничего? Ораторствовать вздумал? Забыл? Расходитесь!
Толпа нехотя двинулась к выходу.
VII
Токаря, показывавшего толпе кандалы, в полночь жандармы увели в тюрьму. У Аникановых до рассвета звенели шпоры. Бритые, усатые люди рылись в вещах, заглядывали в печь, взбирались на чердак, водили в сарай, с фонарем осматривали в садике землю и приподнимали в кухне половицы. Матвею опротивело это, и он сказал: — Кандалов в доме нету. Перестали искать и обрадовались: — А где же они? У кого? — Не скажу. — Ты должен сказать. — Не скажу… Жандармы ворчали, грозили и ушли с пустыми руками. Заводские ищейки с утра начали приглядывать за Матвеем. Мастер оказал ему: — Вот уж, Аниканов, не ожидал я этого от тебя. Напрасно, право. Не идет это к тебе, стар… Матвей подумал, что в работе допустил ошибку, и забормотал: — Я что… я делал честь-честью… как в чертеже… — Кандалы в чертеже, голубчик, не значатся, хе-хе-хе… Зачем ты вчера принес их? Эх, голова! Люди помолиться сошлись, а ты с кандалами к ним. В глазах Матвея потускнело, мастер стал серым, мастерская — багровой. — Я не выдумывал и не делал их, — сдержанно проговорил он. — Выдумали другие… и заковывают людей… я и принес, чего мне прятаться-то? — А зачем же все-таки спрятал кандалы? Ведь не нашли их у тебя. Матвей настороженно глянул на мастера: «Знает уже, входит в шайку-лейку», — и громко сказал: — За тридцать замков запру, в землю зарою. — Нашел золото! — Дороже золота. Вот вашего сына закуют, узнаете, какие они. — Ну, ну, хватил! — Сами вы затеяли разговор. А зарекаться и вам нечего: по одной земле ходим. Во всех мастерских в этот день говорили о кандалах, о вчерашнем случае с ними, об аресте и обыске. Матвей устал рассказывать, как было дело, и отмахивался от любопытных: — Как да как! Вот обыщут тебя, сам узнаешь. После работы в переулке его догнал парень из сборочной, сказал, у кого хранятся кандалы, и передал собранные для Алексея деньги. Матвея смутило и обрадовало это. Он забормотал, что он не нищий и сам поддержит сына, но тут же сдался, заблистал глазами, заговорил о своей радости и на прощанье весело сказал: — А кандалы ты получше хорони, а то беда тебе будет. Не гляди, что стар, волью… Матвей долго глядел от ворот на удаляющегося парня и думал: «Вспомнили… ишь ты… та-ак… давно бы надо…»VIII
Второй раз кандалы зазвенели в заводской столовой, под новый год. Играл оркестр. В разгар танцев из толпы, запрудившей дверь из коридора, выскользнули ряженые: каторжанин в кандалах Алексея и каторжанка в холщовой юбке и бушлатике. Они подали друг другу руки, проворно врезались в танцующие пары и оглушили их звоном. Пары разъединились и застыли. Из коридора и буфета все вбежали в зал. Оркестр сбился и умолк. Сотни глаз жадно следили за парой с оранжевыми тузами и буквами «А. К. Т.»[1] на спинах. Пара описала круг и понеслась к двери. Свет мгновенно погас, и во тьму хлынул бумажный шорох. Что-то взлетало, падало и с шуршаньем распластывалось. Шум прорезали крики испуга, но свет вспыхнул, глаза растерянно забегали по сторонам и впились в лежащие на полу, свернутые треугольниками, листы бумаги. — Прокламации! — раздался голос, и руки ринулись к полу. — Дай сюда! Постой! По одной, чтоб всем хватило. Топот, крики, хруст сгибаемых спин, и вновь пол был сер и блестел следами каблуков. Взвился крик распорядителя, заиграл оркестр, закружились пары. И многим казалось, что каторжанина, каторжанки и внезапной тьмы, испуга и прокламаций не было. Они — сон, бред. А в проходной конторе у телефона стоял человек и кричал в трубку: — Надо оцепить столовую и обыскать всех! Обнаглели! У подъезда, в коридоре сновали заводские ищейки, заговаривали, притворялись веселыми, восхищались, сверлили взглядами лица, заглядывали в зал, но видели лишь кружащиеся пары. Глаза молодых скользили по растерянным лицам и усмешливо дерзко говорили: «3наем, мы все знаем… это мы, мы». Робкие хмурились и ворчали: — И повеселиться не дадут. — Не дадим, не дадим… И в молодом смехе, в звуках оркестра слышалась путающаяся в ногах, придушенная порывами, знобящая песня цепей: Бряц-бряц-бряц…IX
Письмо о случившемся на заводе в день покрова взволновало Алексея. Он с нежностью думал об отце: тот предостерегал, ворчал, бранил его и книжки, был как будто недоволен им и скуп на слова, а вот кандалы его понес на завод. Но после письма о пляске в его кандалах, об обысках и арестах Алексей уже думал о песне своих кандалов на воле. Он на поселении, полусвободный, занятый работой, товарищами, книгами, а они там, на воле, поют о муках, о болях, о свободе, зовут, мятежат, настораживают… Их песни, острые, укоряющие, новые, говорили Алексею: «Встряхивайся, будем коротать дни…» …Весной, когда на заводе готовились к маевке, Аникановы узнали, что Алексей бежал с поселения. В дом, как перед судом, вошло напряжение. Все стали сдержаннее, говорили тише, по вечерам настораживались. Ночью шум с улицы заставлял задерживать дыхание и долго, напряженно ждать стука в окно. «Не поймали бы где… бить будут», — зудила мысль. Матвей подготовил приют сыну и все чаще подходил к станкам и тискам молодых: — Ну, не слышно ли чего? Лишь в половине мая во время работы ему подали записку и шепнули: — От сына. Он дернул привод, глянул на записку и с болью кинулся от станка. Почудилось, что записка из тюрьмы: «Поймали, поймали, дьяволы!» Матвей долго ходил по двору, по мастерским. Умаявшись, ринулся за малярный цех, сел в бурьян, вскрыл записку и засмеялся. Алешка был на воле, далеко, работал на заводе. «Молодец!» — заблистал глазами Матвей.X
Кандалы хранились вместе с запретными книжками, но о них вспоминали все: темные и забитые вспоминали со страхом, враги — со злобой, друзья — с любовью. Не забывали о них и в проходной конторе завода, и в сыскном, и в жандармском: где они? кто танцевал в них под новый год? На заводе узнали, что в Сибири несколько каторжан из своих- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (132) »