постоянно звонит: „Ты что делаешь?“ Да какое твое дело, что я делаю. Может, я в туалете сижу, подмываюсь. А если не беру трубку, то пишет SMSы: „Почему не берешь трубку, что ты там делаешь?“ Уже достал!»

Сама же Алена в свои двадцать пять считала себя очень взрослой и опытной женщиной. Как-то весной сидели в кафе компанией, Алена с двумя подружками непрерывно, как воробьи, стрекотали о своем женском. В центре этого обсуждения была история какой-то еще одной их подруги, которая жила с неким юношей восемнадцати лет, в то время как самой ей было двадцать четыре. Подружки говорили: «конечно, как опытная женщина ты должна ему помочь…» Григорьев тогда, как только услышал про «опытную женщину» (она сидела тут же — еще девчонка девчонкой), насилу удержался от смеха. Суть дела состояла в том, что обормота отчислили из института за прогулы и тут же появился участковый — вручать ему повестку в военкомат. Сразу же все окружающие женщины впали в панику: как же, дитя заберут, и особенно эта влюбленная, вошедшая во вкус «опытная женщина», которая вовсе не намерена была терять юного любовника и поэтому собиралась спасать его любым способом, вплоть до самого что ни есть женского — внезапно забеременеть, хотя такие вещи вроде бы уже не прокатывали. Григорьев еще тогда подумал, что у парня есть прекрасная возможность и, главное, хороший повод свалить из этого бабского курятника, пока его не укатали и не вконец обабили. А такому обормоту армия как раз была бы только на пользу, и, судя по его верткому раздолбайскому характеру, можно было предполагать, что он и там прекрасно устроится. Девушки сочувствовали подруге и предлагали свои варианты, как можно надежно спрятать «косильщика», пока не кончился срок призыва.

— Назовите мне адрес, я непременно позвоню в военкомат, чтобы его забрали! — не выдержал все-таки Григорьев. Девушки с негодованием накинулись на него с попреками.

Алена тоже принимала в судьбе этого парня, как показалось Григорьеву, подозрительно активное участие и даже предлагала чуть ли не поселить его у себя. «Ага, пусти козла в огород!» — процедил сквозь зубы Григорьев. Алена хотела возмутиться, но, увидев выражение лица Григорьева, смешалась и больше разговора об этом не заводила. Тот косильщик, судя по всему, вполне мог трахать и всех подруг — и поочередно и сразу вместе. Одна надежда была, что та основная подружка была по характеру больно уж ревнивая и не собиралась ни с кем делиться, даже с Аленой. Кроме того, она собиралась он этого «косильщика» забеременеть и вроде бы как женить его на себе, а в таком деле подруг и друзей не бывает.

Вспомнив об этом, Григорьев ухмыльнулся. Только тут его начало отпускать. Он лежал в своей постели, а Алена шастала по квартире абсолютно голая туда-сюда, таскала перекись, йод и пластыри. Григорьев уже подумывал еще разочек в паузе завалить ее. Судя по Алениному виду и поведению (она как бы невзначай касалась Григорьева грудью, и попкой крутила очень даже призывно), она тоже была не против.

Кстати, Алена притащила с собой бесплатную газету, которую раздавали при входе в метро. Григорьев пролистал ее, чтобы узнать, что в Питере происходит новенького. В газете шла дискуссия на тему: возможно ли в возрасте за тридцать найти себе близкого человека. Вывод был такой: дело это практически безнадежное, но все-таки не надо терять надежду.