более респектабельно посещением театра «Друри-Лейн» и ужином в ресторации на Пьяцце, решали — возможно, в пику своей пресыщенности, — почтить посещением «Голубой колокольчик» Джошуа Уиткомба вместо привычных злачных мест Мейфэр и Сент-Джеймса. А к тому времени, когда ноги приводили их в заведение Джошуа после заглядывания по дороге в другие низкопробные кабаки на Генриетта-стрит, они вопреки своим шелкам, и атласу, и кружевам уже не слишком отличались от обычных завсегдатаев. Ведь их изящные башмаки с пряжками и чулки заляпала грязь, дорогие парики сбились набок, а глаза помутнели от спиртного.

В каком бы состоянии они ни были, в каком бы часу ни появились, посетители, готовые платить, всегда встречали у хозяина «Голубого колокольчика» радушный прием. Пусть стены там потемнели от табачного дыма, а свечи, оплывающие нагаром на подоконниках, были из самого дешевого сала и воняли, будто дубильня в Лонг-лейн, пиво, во всяком случае, было хорошее, прислужницы — миловидные, а правила Джошуа хотя и твердые, но справедливые. Солдаты в отпуску привечались, если заходили перекусить и выпить, а не буянить из-за проигранных сражений. В задней комнате за пять шиллингов можно было сыграть в фараона (при условии, что городской стражи вблизи не наблюдалось, поскольку заведение Джошуа лицензией на азартные игры не обзавелось), а чердачные каморки наверху, предназначавшиеся прежде для слуг постояльцев былого постоялого двора, были к услугам любителей иных путешествий с покладистыми спутницами, если они не имели ничего против убогих постелей и парочки-другой блох в матрасе.

Обычно этого рода гостеприимство особенно прельщало солдат и лоточников, а посетители с деньгами в карманах отправлялись в сторону запада к шлюхам Хеймаркета и Сент-Джеймского парка. Однако и богатые клиенты Джоша, достаточно взбодренные спиртным, порой пользовались более земными наслаждениями в чердачных коморках Джоша. Джош, разумеется, брал с них за новизну вдвойне.

Присс приехала в Лондон из Западного края, когда ей было четырнадцать лет, и ее чуть ли не прямо из почтовой кареты забрала Бетси, жена Джоша, которая затем продала девственность Присс за гинею несколько раз. Клиентам нравились рыжие волосы Присс. А Присс убедилась, что ей нравится Лондон, особенно заполненные толпами улицы, и шум, и суета, и лавки на Стрэнде, окна которых по вечерам озаряли свечи, чтобы выгодно показывать выставляемую на продажу роскошь. Присс питала надежду, что очень скоро ее жизнь изменится к лучшему, потому что иногда, если она не была слишком занята с посетителями, Джош незаметно умыкал ее в собственную отдельную спальню и за тяжелым пологом кровати шептал ей, что недалек тот день, когда он отправит жену в деревню, потому как она становится все более толстой и ленивой. А тогда, говорил он, он сделает Присс хозяйкой «Голубого колокольчика» и накупит ей всякой роскоши — все отделанные кружевами платья, и шелковые шали, и шляпки с перьями, какие только она пожелает. «У тебя столько талантов, душечка Присцилла», — приговаривал он. Он был единственным, кто называл ее полным ее именем.

Присс теперь была восемнадцатилетней, слишком старой, чтобы продавать свою девственность, но все еще задорно миловидной благодаря каскаду рыжих кудрей и ладно сложенной фигуре. Когда она надевала свое платье дамасской ткани с узором из роз, посетители в зальце оборачивались, потому что пышная старомодная украшенная лентами юбка шелестела при каждом ее шаге, а корсаж был тугим с низким вырезом, открывавшим обрызнутые легкими веснушками груди. Ей нравилось то, как глаза мужчин жадно впивались в нее, когда она ставила перед ними кружки с элем.

Обычно она, пока работала, держала посетителей на безопасном расстоянии; она же не была одной из шлюх Джоша, которые без конца поднимались по скрипящим ступенькам в чердачные каморки. Но иногда, только иногда, ее вниманием могла завладеть компания молодых джентльменов, когда они входили, готовые после восторгов театра или оперы подкрепиться элем в заведении Джоша Уиткомба перед тем, как вернуться в более привычные места времяпрепровождения состоятельных людей. Тогда, подавая им выпивку, Присс вздергивала свой хорошенький подбородок чуть повыше, и глаза у нее искрились, когда она отвечала шутками на их лесть. И даже порой, если кто-то из этих кавалеров ей нравился и если он выглядел чистым, без каких-либо предательских признаков французской болезни, тогда Присс могла согласиться пойти с ним в один из темных проулков, соединяющих позади заведения Мейден-лейн и Генриетта-стрит. Она всегда получала хорошую монету, а то и две в благодарность, а потом, исполненная удовлетворения, возвращалась в «Голубой колокольчик» разносить эль под бдительным оком Джоша.

Джош прекрасно понимал, почему она исчезает. Иногда он показывал, что ему это не нравится. Иногда говорил ей, что шлюхи занимаются своим делом на чердаке, а она не одна из них. Но в других случаях, если посетителей было мало, а Бетси отправилась в гости к приятельнице, Джош забирал Присс в свою спальню и заставлял ее показывать ему, что произошло между ней и ее последним джентльменом. Джошу это нравилось. Он говорил, что это лучше доли в выручке, которую он забирал у остальных девушек.

Вот такой была жизнь Присс в «Голубом колокольчике».

Когда вошел этот мужчина, было тихое время ночи, всего лишь начало двенадцатого, и «Голубой колокольчик» еще не заполнили ночные гуляки, главные его посетители. Вот почему Присс сразу его заметила и особенно потому, что он был один.

Одежда на нем когда-то была дорогой, но теперь черный с прямыми полами сюртук лоснился от долгих чисток щеткой, а кружева его манжет и жабо, заметила она, кое-где пообтрепались. Темные ненапудренные волосы были стянуты узкой лентой. Он был молод — лет двадцати четырех, двадцати пяти, решила она, лицо у него было худое, подвижное, а темные глаза смотрели испуганно. Собственно, Присс в первую очередь заметила глаза. Она случайно оказалась рядом со столиком, где он сел, а потому именно она принесла ему заказанную бутылку кларета. После этого она занялась другими посетителями.

Зальце наполнялось. Но Присс поглядывала через плечо туда, где сидел он, и заметила, что ему словно бы не по себе. Он налил вино в стакан, но, казалось, почти к нему не притронулся. А просто сидел безмолвный и одинокий среди густого табачного дыма и хриплого хохота других посетителей. Время от времени, заметила она, он проводил рукой по глазам, будто свет сальных свечей их раздражал.

Когда он заказывал вино, Присс сразу обратила внимание на его голос. Он говорил со странным