условленное время. Потный, раздосадованный бесполезным брожением по горам, капитан, осмотрев убитых, стал еще мрачнее. Зло зыркнул на старика:
— Обмануть хотел, „божий одуванчик“! Ну, пеняй на себя… — и уже Вадиму: — Пора сниматься. Там, за перевалом, тропа. Я посмотрел, пройти можно до самой дороги. Дело мы сделали: ребят нашли… Ты говоришь, „Ураган“ начинил надёжно?
— Нормально… Если от ПТМ „духовский сувенир“ сдетонирует, от установки ничего не останется… А что будем со стариком делать?
Люлёк помолчал, что-то обдумывая, потом крикнул переводчику:
— Золотце, деда сюда! — и когда те приблизились, приказал: — Вяжи его!
Солдат замялся, поглядывая на Колкова.
— Что ты задумал, Валера? — спросил старлей.
— Подстраховаться хочу, чтобы нас на обратном пути „бородатые“ не продырявили… Как? Об этом пусть у тебя голова не болит… Старик — моя забота. А ты забирай команду и дуй на перевал. Мы с Телло вас догоним.
— А может, зря? Отпусти старика с миром. Ну, какой он „дух“? — попытался урезонить Вадим.
По Лукоянова уже понесло:
— Послушай, Вадик! — ощерился он. — Кто здесь командует: я или ты? Я… Мне и решать, что зря, а что не зря! А ты — делай, что сказано!
Таким Люлька Колков еще не видел. Он хотел ответить столь же резко, но только покачал головой.
Уже выйдя на тропу, Вадим оглянулся: капитан и таджик ремнями привязывали стоящего на коленях старика к дверце „Урагана“. Лица аксакала не было видно, по Колкову показалось, что он молится…
…Ротный и Телло догнали отряд на седловине перевала, когда Колков приказал сделать пятиминутный привал. Люлёк подошел к Вадиму и протянул руку:
— Прости, погорячился… Что-то нашло! Понимаешь: одно к одному…
— Понимаю, — сказал Колков.
Лукоянов продолжал:
— Деду я шанс дал, если дёргаться не будет…
Договорить он не успел. Внизу, там, где остался „Ураган“, глухо, как новогодняя хлопушка, сработала ПТМ. Почти сразу, сливаясь с первым взрывом, раздался второй, более мощный. Лукоянов отвел глаза:
— Не послушался старик… Что ж, оно и к лучшему. Теперь можно смело докладывать, что „Ураган“ уничтожен. Коли, Вадик, дырку для ордена — я сам буду твоего комбата просить, чтоб представил.
…Одолели перевал и спустились к дороге без происшествий. „Броня“ — два бэтээра лукояновской роты — ждала их в заданном квадрате. Старший бронегруппы — Закатаев обрадовался им, но улыбка сошла, как только увидел, какую ношу они несут.
Пока грузили тела погибших в десантное отделение, Лукоянов связался с комдивом, доложил о результатах рейда. Выбрался из люка довольный, сообщил:
— Батя всем объявил благодарность. Возвращаемся на базу!
Назад ехали в сумерках. Лукоянов с Закатаевым на первом бэтээре, Колков — на втором. Ехать рядом с Люльком не хотелось…
Из головы у старшего лейтенанта все не шел старик, казненный у „Урагана“. Смерть старого афганца заставила по-иному увидеть, нет, не Лукоянова, а себя самого. Эта смерть еще раз вернула его к давнему расстрелу животных в его первом рейде, такому же бессмысленному и жестокому.
Возможно, Лукоянов и прав, не дав старику уйти к своим и тем самым обезопасив отход отряда. Возможно, все содеянное можно назвать военной необходимостью и забыть… Но почему он не помешал убийству, не остановил Люлька? Неужели оттого, что год назад не решился удержать солдат, стрелявших в беззащитную скотину?..
Колков оглянулся на разведчиков, облепивших броню: кто напряженно вглядывался в темнеющие вокруг горы, кто пытался дремать, прицепившись к поручням брючным ремнем. Столкнулся взглядом с Телло. Таджик, сумрачный и нахохленный, как грач, отвернулся. „Тоже переживает, — понял Вадим. — Интересно, что чувствует сейчас Люлёк?“
А Лукоянов думал об отпуске, о доме. О том, что хорошо бы уже завтра улететь попутным вертолетом в Кабул…
Очевидно, замечтавшись, он произнес слово „улететь“ вслух, да так громко, что встрепенулся сидящий рядом замполит. Закатаеву всю дорогу не давал покоя один вопрос: как очутился „Ураган“ по ту сторону гор? И слово, сорвавшееся с уст Лукоянова, он отнёс к тому, что волновало его.
— Ты думаешь, по воздуху он туда перелетел? — перекрикивая рев движка, спросил он ротного.
— Кто перелетел? — не сразу „включился“ Люлек.
— Ну, „Ураган“ этот… Просто мистика какая-то… Мы же вместе весь хребет излазили. Нигде ни прохода, ни перевала. Не могло же его туда ветром занести?
— Ветром-то, конечно, не могло. А вот мне рассказывали, что однажды в Панджшере „духи“ танк в горы утащили. Обмотали веревками, как египтяне глыбу, и вместе с экипажем подняли.
— И что потом?
— Финал один, — Лукоянов кивнул в сторону десантного отделения, — только там и этого не осталось… Сбросили танк в пропасть. Груда металлолома — и всё.
Закатаев недоверчиво переспросил:
— А ты, командир, не заливаешь насчет танка? Как такую махину в горы на верёвках?
Лукоянов дернул плечом. Не веришь-твое дело: за что купил, за то и продаю.
Долго ехали молча, а когда скалы, окружавшие дорогу, начали расступаться, открывая плато, похожее на копыто, Люлёк, словно продолжая прерванный разговор, сказал:
— Чужие мы здесь. Чужие, комиссар. И людям, и скалам, и ветру даже… Оттого и понять многого не можем. И друг друга перестаем понимать!
Закатаев покосился: что-то непохоже на ротного. Никак голову напекло?
А солнце здесь и впрямь — безжалостное. Того и гляди, крыша поедет…