- 1
- 2
Валентин Рич Журавли
быль
1
Едва закончился очередной артналет и немецкие снаряды понеслись куда-то дальше нас, дежурный разведчик звенящим голосом крикнул: — Тревога! С севера на батарею девять самолетов противника! — По местам! — тоже звенящим голосом крикнул комбат. — Доложить о готовности! — Первое орудие готово! — Гаркнул командир первого орудийного расчета. — Второе готово! — Третье готово! — Прибор готов! Последним, как всегда, доложил о готовности командир четвертого расчета Тимошкин. А я вообще не знал, что докладывать, у меня не было считывающего — его отправили в лазарет. — Дальномер?! — крикнул комбат. — Некому считывать! — крикнул я. — Гарбусёнка на дальномер! — крикнул комбат. Из-за бруствера КП выскочила телефонистка Рая Серегина и побежала к стогу, за которым располагалась кухня. Погнали за Гарбусенком. «Пока прибежит, улетят!» — подумал я. Хотя вроде еще далеко, километров, пожалуй, пятнадцать, не меньше. — Дальномер, высота?! — крикнул комбат. Дела! Сам же меряй, сам же считывай! Впрочем, самолеты двигались медленно. За ту секунду, что нужна мне, чтоб заскочить на ту сторону трубы и считать высоту, далеко от визира они не уйдут, не потеряются. Я ткнулся в резиновые щеки двадцатичетырехкратного бинокуляра, резина холодила скулы, в поле зрения метнулось что-то странное, я поймал цель и вывел ее в центр круга. И тут самолет взмахнул крыльями. Я перескочил на десятикратный монокуляр, чтобы увидеть всю эскадрилью. И увидел: вытянув маленькие головы, прижав к животам длинные ноги, плавно загребая широкими крыльями, летела по военному небу мирная птичья стая. Это было невероятно. Четырнадцатый месяц гремела и жгла землю война, четырнадцатый месяц умирали дома и деревья, а по невидимой небесной дороге, не зная об этом, а может быть, несмотря на это, как всегда в эту пору, держало свой путь птичье семейство. На КП, видимо, тоже разобрались, что это не «хейнкели» и не «юнкерсы»: оттуда послышался смех, и комбат весело крикнул: — Отбой!2
Я снова перескочил к бинокуляру и поймал вожака. Это была крупная, спокойная, невероятно красивая птица. Шея и бок ее отливали розовым — от солнца. Летели они, конечно, не в пятнадцати километрах, а совсем рядом — в двух-трех. Вожак взмахнул широкими крыльями — и сразу ушел далеко вправо. Я передвинул дальномер за ним, и он снова оказался в поле зрения. Как будто был совсем рядом. Блестел круглый глаз. Поблескивал длинный клюв. Рельефно выделялись крупные перья на концах чуть вогнутых крыльев. Мощная шея легко и гордо несла маленькую голову. Таких птиц я раньше никогда не видел. Видел уток, гусей, но утки всегда летели низко и беспрестанно махали крыльями. А гуси летели цепочкой, а не клином, и совсем не такие были медленные и большие. — Журавлики, — тихо прошептал кто-то. Я оторвался от бинокуляра. Рядом со мной стояла Гарбусёнок. В горячке я не слышал, как она подошла. Приложив ладонь к правому глазу, левым она прижалась к десятикратному монокуляру. — А может, аисты? — сказал я. — Или цапли? — Что вы, товарищ ефрейтор! Курлычут же, слышите? Я прислушался, но ничего, кроме жестких звуков войны — уханья пушек, гула протыкающих воздух снарядов и доносившихся с пятачка — крошечного нашего плацдарма на южном берегу Невы — яростных очередей, не услышал. — Не слышу, — сказал я. — А вы, товарищ ефрейтор, зажмурьтесь! Совет показался мне странным. Но на всякий случай я зажмурился. Длинная пулеметная очередь. Короткая автоматная. Еще автоматная. Далекий взрыв, словно хлопушка хлопнула, — мина, а может, граната противотанковая. Еще взрыв, поближе. И все это — низко, все — по земле. И вдруг высоко-высоко, у самых невидимых сейчас звезд, сильно и нежно пропела серебряная труба. И сразу следом за ней, будто в ответ, другая такая же. Как перекличка ангелов над грешной землей. И опять взрывы, четыре подряд — как удары бича. — Слышали? — прошептала Гарбусенок. — Слышал! Слышал!.. Товарищи! — закричал я. — Это журавли! — Наши? — спросил Тимошкин. В котлованах раздался дружный хохот.Советская 85-мм зенитная пушка образца 1939 года. Масса снаряда — 9,2 кг, начальная скорость снаряда — 800 м/с, дальность стрельбы по горизонтали — 15 500 м, дальность стрельбы по вертикали — 10 500 м, горизонтальный обстрел — круговой, вертикальная наводка от 3° до +82°, масса орудия — 4,300 кг.
3
Мне хотелось еще хоть раз услышать небесные трубы. Но напрасно я жмурился — ничего, кроме уханья, воя и треска, я уже услышать не сумел. Стая уплывала от батареи. Журавлиные шеи теперь казались короче, а крылья длиннее. Все птицы взмахивали ими одновременно, как по команде. А может, и в самом деле вожак подавал им команду? В голубовато-сером, затуманенном еще утреннем небе серые тела журавлей словно таяли, словно были это не птицы, а бестелесные призраки чудом сохраняющейся прежней жизни. Все дальше уходили они от нас, все ближе к немцам. Какого чорта летят они туда? Ведь чуточку на восток, каких-нибудь пятнадцать-двадцать километров, и уже Ладога, и уже безопасная вода, и лети себе на юг в полном покое… — Товарищ ефрейтор, — прошептала Гарбусёнок. — Высоко они? — Метров двести. — Смеряйте, будьте ласковы! — От волнения она перешла на родной украинский. Не отрываясь от бинокуляра, я нащупал левой рукой ее руку — Господи, какая маленькая и холодная! — и положил ее на маховик вертикальной наводки. — Крути против часовой стрелки! Поняла? — Есть, товарищ ефрейтор. Вожак, висевший в центре поля зрения, дернулся вверх, но потом снова обрел прежнее свое место. — Так, — сказал я. — Смотри, не упусти! И стал подгонять метки к птице. Сделал вилку, потом вторую и полез под дальномером к измерительной шкале. Ошибся я ненамного — глаз был наметанный: напротив индекса стояло 160 и еще два маленьких деления. — Сто шестьдесят четыре, — сказал я. — Плюс-минус двадцать. Двадцать метров — это теоретическая ошибка для таких высот. — А винтовка на сколько бьет? — спросила Гарбусёнок. Тоже мне солдат — не знает, на сколько бьет винтовка. — Прицельно на двести, снайперская, с оптикой, на четыреста. Не бойся, не тронут, — добавил я. Гарбусёнок молчала. Я посмотрел на ее маленькую руку, лежавшую на большом черном маховике, и повторил: — Не бойся. Сколько уже пролетели, и ни одного выстрела. А немец и вовсе сытый — у него блокады нет. Гарбусёнок- 1
- 2