Польский детектив

Барбара Гордон Ночные мотыльки

— Вы хотите, чтобы я рассказал о каком-нибудь необычном, неординарном деле? — Капитан Себастьян Хмура улыбнулся и поглядел на меня серо-зелеными глазами, в которых я заметила добродушную насмешку.

— Вот именно, — заявила я. — Меня интересует дело оригинальное — такое, например, в котором бы никто никого не ограбил, никто не заложил приятеля-спекулянта и никто никого не шантажировал прошлым времен оккупации.

Хмура стал серьезным:

— У нас с вами, пани Барбара, разные взгляды на жизнь. Я каждое уголовное дело считаю необычным, неординарным и оригинальным. Каждое нарушение общественного порядка и норм законности является исключением, а не правилом. Даже если какой-то вид преступлений встречается чаще, чем иные.

— Вы правы, — с готовностью поддакнула я. — Видимо, я неправильно выразилась. Просто хотелось, чтобы вы рассказали о таком преступлении, при вскрытии которого традиционные методы расследования оказались неэффективными, а результаты — непредсказуемыми.

— Нет никаких традиционных методов расследования, пани Барбара, — снова поправил меня Хмура, — методы все время изменяются и совершенствуются. Развитие науки и техники все больше помогает нам бороться с преступностью.

— Знаю, — кивнула я, решив не отступать до конца. — И все-таки я прошу вас припомнить такое дело, в котором были бессильны все ваши лаборатории, экспертизы и картотеки.

Телефон на письменном столе зазвонил. Хмура взял трубку. Пронзительный женский голосок достиг моих ушей, в потоке слов настойчиво повторялось одно — «совещание».

— Да, — ответил Хмура щебечущей телефонной трубке. — Хорошо. Сейчас буду.

Я разочарованно вздохнула и принялась укладывать обратно в сумку блокнот и авторучку.

— Похоже, сегодня ничего не получится, пан Себастьян. Я вам позвоню на будущей неделе.

— Да нет же, пани Барбара, — видимо, Хмуре стало жаль меня, и он решил проявить великодушие. — Мы сделаем иначе. Я вспомнил одно дело, которое, возможно, заинтересует вас.

Он подошел к шкафу, стоящему в углу комнаты, достал пухлую папку и положил ее передо мной. Старый хитрец. Ведь она заранее была приготовлена для меня. В Главной комендатуре милиции не принято, чтобы протоколы законченных дел валялись в кабинетах сотрудников. Для этого есть архив. Себастьян Хмура не счел, однако, нужным что-либо объяснять. Он сказал:

— Возможно, вас удивит содержание этой папки. Там не так уж много официальных документов, протоколов, рапортов и заключений экспертов. Все это произошло несколько лет назад. Чтобы найти убийцу, мне пришлось иметь дело не с электронным микроскопом и химическими анализами, а использовать другие средства, хотя и техникой я тоже пользовался.

Мне пришлось основательно познакомиться со средой, в которой разыгралась драма, вникнуть в судьбы и характеры ее участников. Так что я собирал разные материалы — все, что могло хоть как-то дополнить портреты действующих лиц этой истории. Я часто делал записи, не официальные, а так, личные, для себя. Однако они остались в этой папке, потому что… — он снова улыбнулся своей смутной, печальной улыбкой, — ну потому что в результате именно они стали основой для окончательных выводов. Так решило мое начальство.

— Спасибо, пан Себастьян. Думаю, что я успею просмотреть все это, пока вы не вернетесь с совещания.

Он кивнул мне на прощание и ушел — ровным, неспешным шагом. Походка человека, который способен вынести многое. Как-то Хмура сказал мне, что он научился так ходить во время войны в партизанском отряде.

А я осталась один на один с розовой папкой, черные тесемки которой были завязаны кокетливым бантиком.

Из коридора доносились отголоски обычного учрежденческого быта: открывались и закрывались двери, кто-то вполголоса разговаривал, где-то звонил телефон, стучала пишущая машинка. А с другой стороны, из-за окна, напоминал о своем существовании город: шаги прохожих, грохот и звон трамваев, гул машин, сворачивающих с Пулавской улицы к подъезду комендатуры.

Через минуту я перестала слышать все это. Я развязала черные тесемки и с некоторым удивлением начала просматривать материалы из розовой папки, на которой, кроме нормальных архивных обозначений, было старательно написано черной тушью кодовое название дела: «НОЧНЫЕ МОТЫЛЬКИ».

1

Вырезка из журнала «Мир экрана»: статья с цветными фотографиями журналиста Ромуальда Дудки из цикла «Творческие планы мастеров кино». На полях надпись авторучкой: «Место преступления».

Журналист пишет:

«Организовать встречу со Славомиром Барсом — дело нелегкое. И это неудивительно. Художник такого масштаба, которому наша кинематография обязана не одним успехом, не хозяин своего времени. И все-таки я должен взять у него интервью. Миллионы людей в Польше — да и во всем мире — нетерпеливо спрашивают: над чем сейчас работает волшебник десятой музы? Чем еще он нас порадует? Миллионы зрителей с замиранием сердца ожидают новых фильмов Славомира Барса.

Я отправляюсь в творческое объединение „Вихрь“ на поиски маэстро. К сожалению, его нет. Секретарша объясняет, что художественный руководитель „Вихря“, пан Барс, сейчас находится на киностудии. Но на студии его тоже нет. Кажется, он на натурных съемках. Я жду несколько дней. И вот наконец хорошие новости: Славомир Барс готов принять представителя журнала „Мир экрана“ на своей даче под Варшавой, где в тиши и одиночестве рождается его новое произведение.

Я выхожу из электрички, миную лесок, потом другой — в этих пригородных перелесках кое-где торчат летние домики, — и вдруг перед моими глазами открылся сказочный вид. Бунгало — чудо в зачарованном лесу. Безупречный вкус хозяина дома свел в одно гармоничное целое природу и творение рук человеческих. Отливающая лазурью зелень елей контрастирует с кремовой белизной песчаника, из которого построен дом.

Много пришлось потрудиться опытному садовнику, чтобы казалось, что дом окружен нетронутым, девственным лесом. Среди буйных зарослей папоротника голубеют поляны лесных колокольчиков. Здесь — лужайка брусники, там — черники, а вот — заросли ежевики. Рука так и тянется сорвать великолепный боровик, сияющий своим глубоким теплым коричневым цветом во мху, но предостерегающий жест хозяина дома, вышедшего мне навстречу, останавливает меня. Здесь нельзя ничего трогать. Все должно быть так, словно тут никогда не ступала нога человека…

По лугу, расстилающемуся на склоне холма, среди высокой — по пояс — травы,