студентам; там было четверо сильных молодых парней. В растерянности он начал озираться по сторонам, и, заметив его взгляд, серьезный молодой милиционер, лопоухий и сероглазый, отделился от подоконника и подошел к ним.

— Проблемы? — спросил милиционер.

— Иди, Костя, сам разберусь, — сказал пьяный.

Но милиционер продолжал стоять, нетерпеливо притопывая ногой в черном ботинке, и пьяный неохотно отошел, что-то бормоча себе под нос.

— Черт знает что у вас тут творится, — сказал он сердито.

— Вы бы поаккуратней, гражданин, — упрекнул милиционер.

— Я-то тут при чем?

— Значит, при чем.

— У вас тут к людям пристают на вокзале, это что, по-вашему?

— Сергеич? Да он мухи не обидит. А вы вот документы покажите.

Он полез во внутренний карман куртки, достал паспорт в кожаной обложке.

— Далеко заехали, — сказал милиционер, глядя на штамп прописки.

— Да уж, — согласился он, — дальше некуда.

— Куда следуете?

— В Болязубы, — сказал он, и пронзительное название деревни действительно отозвалось ноющим больным зубом слева в нижней челюсти.

— Чего тогда сидите?

— Жду, когда касса откроется. На автостанции.

— Касса уже открылась, — сказал милиционер. — А автобус на Болязубы в семь утра.

Он поглядел на часы. Было без пяти семь.

— Ах ты!

Милиционер нарочито неторопливо разглядывал его паспорт, сверял его лицо с фотографией, смотрел на просвет водяные знаки.

— Поскорей нельзя, товарищ милиционер?

— Раньше торопиться надо было, — наставительно сказал милиционер, но паспорт вернул.

Он схватил паспорт, торопливо засунул его обратно в карман, одновременно другой рукой подхватывая рюкзак, и заспешил к выходу — лишь чтобы увидеть, как старенький обшарпанный автобус развернулся на площади, выпустил струю сизого дыма и выехал на улицу, ведущую прочь от вокзала.

Он побежал за ним, размахивая рукой, но автобус не обратил на него никакого внимания.

— Ну что ты скажешь! — расстроенно произнес он.

Автостоянка была просто заасфальтированным пятачком перед сквериком. Под чахлым пирамидальным тополем стояла пустая грязная скамейка, когда-то крашенная зеленой краской. Будочка кассирши была открыта, за окошком, забранным решеткой-солнышком, шевелились, пересчитывая деньги, женские руки.

— Когда следующий автобус на Болязубы? — спросил он и снова внутренне поморщился от названия.

— Завтра, — сказала кассирша.

— Но… мне сказали, что раньше девяти автобусы не ходят.

— Кто?

— Какой-то человек. Такой, в спецодежде.

— Это Митрич, — равнодушно сказала женщина, — он всем так говорит.

— Зачем? Он же на вокзале работает.

— Какое там работает.

Ничего не поняв, он беспомощно пожал плечами.

— А как можно добраться до Болязубов?

— В ту сторону больше ничего не ходит, — сказала кассирша.

— Может, на перекладных?

— Можно, — сказала кассирша, — в семнадцать тридцать идет автобус до Головянки, от Головянки до Болязубов в девятнадцать десять. К ночи доедете.

— А маршрутка?

— До Головянки ходит маршрутка. Оттуда в Болязубы только автобус.

— А до Малой Глуши?

— Туда вообще ничего не ходит.

Кассирша потеряла к нему интерес и вновь принялась раскладывать мятые купюры. Он огляделся. Несколько автобусов стояли на асфальтовой площадке, на ветровом стекле — таблички с названиями сел, иконки, календарики с девицами, почему-то пластиковые цветы. Автобусы были маленькие, побитые, угловатые. В городах давно таких нет. Водителей не было видно; водительские сиденья были пусты. Вообще никого не было видно.

Одинокий обшарпанный жигуленок притулился сбоку, мужик в мятой рубахе, открыв капот, копался в моторе, время от времени вытирая руки промасленной ветошью. Он подошел к нему, остро ощущая свою чужеродность — рюкзак у него был новенький, импортный, последний раз он ездил с рюкзаком еще в студенческой юности. Ветровка тоже была новая, со множеством кармашков, с разноцветными шнурами, яркая, словно детская. И кроссовки новые, замшевые, на белой упругой подошве, замечательные кроссовки, ходишь — как летаешь. Наверное, потому ко мне и прицепился этот Сергеич, и милиционер Костя тоже, подумал он запоздало, тут таких не любят.

— До Болязубов не подбросите? — спросил он.

Мужик не повернул головы.

— Я спрашиваю, до Болязубов не подбросите? — Он повысил голос.

— Не, — уронил мужик.

— Я заплачу.

— Не, — повторил мужик.

— Двадцать.

Мужик поднял голову. У него было худое сизое лицо.

— Пятьдесят, — сказал он лениво.

— Хорошо. Пятьдесят.

— Садись, — сказал мужик.

Он благодарно кивнул. Сиденья в жигуленке были потертые, грязные, обивка местами прорвалась, на заднем валялся какой-то садовый инструмент — секатор на длинной ручке, веерные грабли, жестяная лейка.

— Я вперед? — спросил он.

Мужик молча пожал плечами. Он вновь ощутил резь в глазах и с силой протер их ладонями.

Посплю по дороге, подумал он.

Он отворил дверцу и сел, подумал и опустил стекло.

— Подождите!

Женщина бежала через площадь. В ярко-красной кофте, в руке — чемодан, и от этого она накренилась на бок. Женщина была черноволосая и маленькая. Когда она, задыхаясь, пригнулась к окошку, он увидел, что она немолода; около глаз собрались пучочки морщин, а в волосах просвечивает седина. Лицо у нее было острое, с четкой лепкой костяка, местное лицо.

— Вы в Болязубы? — спросила она, задыхаясь, высоким резким голосом.

Точно местная, подумал он.

Ему начинало казаться, что местных от приезжих он может отличить с закрытыми глазами. По голосу. И все сильнее чувствовал себя чужим тут. Еще удивительно, что я и вправду не ввязался в драку, подумал он, чужаков никто не любит.

— Да, — сказал он. — Я в Болязубы.

— Мне тоже в Болязубы. Давайте пополам.

— Второго не возьму, — тут же сказал водитель. — Сзади сиденье занято.

— Я не помешаю, — сказала она умоляюще. — Я с краешку.

— Там инструменты.

— Накиньте сверху, — сказал он в окно.

— Что?

— Мне не нужно пополам. У меня есть деньги. Накиньте десятку.

И пожалел, что сказал. Никто не любит, когда у приезжего много денег. Вернее, любят, но очень по-своему.

— Двадцатник, — сказал водитель.

— Двадцать, — согласилась она. — Хорошо.

Она стала рыться в сумочке, потом в каком-то кошельке — вероятно, одном из нескольких; у нее была еще поясная сумочка, в таких те, кто много ездит, держат документы и деньги, чтобы не украли. Наверное, все равно крадут.

Водитель наконец закончил возиться, закрыл капот, обошел машину, открыл багажник и забросил ее чемодан и его рюкзак. Чемодан был дешевый, матерчатый.

Она села на заднее сиденье, прижимаясь к