„Нового мира” за 2006 год, произвела на меня сильное впечатление. <…> В то же время Мария Ботева как писательница мне интересна уже тем, что она принципиально не сюсюкает, обращаясь к родине, она демонстрирует возможность нелюбви, коли эта нелюбовь есть на самом деле. <…> Ее поэма не поддается пересказу, как не поддается описанию тоска. Особенно тоска зимняя, когда сугробы в городе „В” растут не от снегопада к снегопаду, а сами по себе — „из зимы”…”

Константин Крылов. Памяти Станислава Лема. — “АПН”, 2007, 2 и 10 апреля, 15 мая <http://www.apn.ru>.

“<…> отвращение к плоти, к „телесному низу”, впервые проявившееся в этом эпизоде, в случае Лема имело не психотическое, а метафизическое основание. Мы еще вернемся к этому; покамест отметим для себя, что тема убожества и мерзости человеческого тела сыграет в творчестве Лема ту же роль, что и у его великого предшественника Свифта: негромкая, но ясно различимая сквозная нота, пронизывающая все творчество”.

Борис Кузьминский. Звездолет, шампур, Россия. Писательская техника на грани фантастики. — “Русская Жизнь”, 2007, 30 апреля <http://www.rulife.ru>.

“Целиком оттуда, из 70-х, и фигура, и поэтика Дмитриева. „Несильный ветер” так же „гладил реку против шерсти” и при Ельцине, и при Андропове, и при Брежневе. В „Бухте Радости” мы не чувствуем ни сегодняшних лиц, ни грязного пресного пляжа, ни силовых линий времени, его специфических атрибутов, — они старательно названы, но не выболены всей нервной кроной, изнутри. Манера мешает — высокоразвитая манера интеллигентской советской литературы, инерционная и комфортная, точно ватин, в который автор замотан по самое темечко и бродит теперь вдоль шумных улиц 2007-го, как слепоглухонемой увалень Винни-Пух, отгороженный от столкновений с зазубринами реальности”.

“Я далек от призыва посылать начинающих авторов в творческие командировки на заводы и стройки по семидесятнической традиции; тем более что авторы у нас плодятся, как дрозофилы, а заводов и строек все меньше и меньше. Но и пребывать внутри собственного мозга уважающий себя писатель не вправе”.

См. также: Андрей Дмитриев, “Бухта Радости” — “Знамя”, 2007, № 4 <http://magazines.russ.ru/znamia>.

Алла Латынина. Трактат, дневник и комментарий. Книга Георгия Гачева “Шестьдесят дней в мышлении”, написанная в 1961 году и ставшая легендой, наконец увидела свет. — “Московские новости”, 2007, № 14, 13 апреля.

“Я впервые услышала о ней в 1964 году, придя совсем зеленым выпускником филфака МГУ в редакцию критики и литературоведения издательства „Советский писатель”. Именно в эту пору рукопись странствовала по издательству, зависая между редакциями, ее отсылали новым и новым рецензентам, снабжали новыми и новыми редакционными заключениями. Книга вываливалась из всех канонов. <…> Сегодня книга уже не поражает так своей жанровой дерзостью и новизной. <…> Но у истоков самой манеры философствования Гачева, в которой причудливо соединяется рефлексия по отношению к предмету исследования с беспощадно дотошной попыткой самопознания и шокирующей исповедальностью, стоит именно эта книга (М., СПб., „Летний сад”), дожидавшаяся своего издания сорок шесть лет”.

Урсула К. Ле Гуин. “В моей памяти живут многие миры”. Беседу вела Маргарита Меклина. — “Взгляд”, 2007, 16 апреля <http://www.vz.ru>.

“Я вхожу в небольшую группу поэтов; мы встречаемся раз в месяц, чтобы читать и обсуждать наши стихи и решать, к какой теме мы должны обратиться в следующий раз и в какую форму ее облечь”.

“Я начала зачитываться Толстым, Достоевским, Тургеневым, Чеховым, когда мне было тринадцать или четырнадцать, и они сразу же превратились в обожаемых мной мастеров. Позже я открыла для себя Булгакова и Замятина, а также „Обломова”, затем объявился „Доктор Живаго”. Повзрослев, я перестала получать удовольствие от Достоевского, но все остальные продолжали идти по жизни со мной — Толстой как вершина художественной литературы, Тургенев в качестве близкого друга”.

“<…> поскольку большинство моих текстов публикуются с лейблами „научная фантастика” или „детская литература”, конвенциональные литературные критики, книжные рецензенты и профессора литературы имеют тенденцию игнорировать их. Все, что не относится к традиционной реалистичной литературе, называется ими жанровой литературой и игнорируется — и в действительности они продолжают оставаться неинформированными и невежественными в отношении всех этих литературных пространств. Это возмутительно”.

Игорь Манцов. Как гора родила мышь. — “Взгляд”, 2007, 29 апреля <http://www.vz.ru>.

“Страшная беда теперешней России в том, что наша новоявленная буржуазия не выдвинула из своих рядов, не родила и не проплатила действительно крупных, по-настоящему эффективных мыслителей, идеологов, художников. Страна поэтому, как в песочнице, возится в неосмысленном сфальсифицированном прошлом. Страна, извиняюсь, тормозит. Тем временем стареет-вымирает все по-настоящему сильное и живое. Господа хорошие, уже нет никаких вопросов к истории происхождения ваших капиталов. Как говорили мы в средней советской школе, замнем для ясности. Однако где ваши Оффенбахи, ваши Бальзаки, ваши Эмили Золя, ваши Энгельсы, Диккенсы, Копполы и Антониони? Где ваши хоть кто-нибудь? Где — образы, фабулы и концепты? Сколько времени мы будем жевать плохо переваренное прошлое? Досужие вопросы. Где, где”.

Ирина Монахова. Проповедь Гоголя продолжается сегодня. К 160-летию выхода в свет “Выбранных мест из переписки с друзьями”. — “Наш современник”, 2007, № 3 <http://nash-sovremennik.ru>.

“Помимо высочайших достижений в художественном творчестве, помимо жизни художника, у Гоголя была еще и другая жизнь, другая деятельность, столь же значительная, и задачи ее — столь же ответственны, и достижения ее — столь же велики. И книга „Выбранные места...” — ее часть.

Проповедническая деятельность Гоголя осуществлялась не в лоне церкви. Говоря о Гоголе как о проповеднике (точнее, о человеке, осуществлявшем проповедь, не будучи священником), необходимо подчеркнуть, что в качестве проповедника он был нисколько не менее значителен, чем как художник. И саму проповедническую сферу его деятельности нельзя считать менее важной. Только путь его в качестве проповедника был слишком краток.

Вообще-то эти два направления деятельности, эти две задачи, эти два таланта никогда не совмещаются в одном человеке. Точнее, не совмещаются такие разные таланты, когда они столь велики по своим масштабам.

В русской литературе Гоголь — единственный такой