накопать сахарного корня солодки, нужно было держать путь за ручей Сиёруд. Тюльпанов больше всего было на Гульдаре. А самая крупная фисташка росла в урочище Шодхарв.

Собственно говоря, так и горожанин живет. Он знает, за каким углом расположена булочная, а за каким — аптека; где можно купить свежий хлеб и в какой сберкассе не бывает очередей.

Вот и Анвар свободно распоряжался близкими и дальними окрестностями своей скромной родины, которую не разглядишь на школьном глобусе, — хоть бы даже на взгляд пришельца они и представляли собой совершенно дикие места.

Между прочим, построить будку — это дело оказалось совсем не шуточным. Во-первых, досок в ту пору уже было днем с огнем не достать. А во-вторых, кто позволит расходовать хорошие доски на подобные пустяки, когда того и гляди сарай на голову повалится?

Пораскинув мозгами, Анвар направился на машинный двор.

Машинным двором, то есть рыжими остовами нескольких полуразобранных сельхозагрегатов, торчавшими из бурьяна, и кирпичным ангаром с вечно распахнутыми и покосившимися воротами, командовал дядя Шукур. Горячо рассказав о своих надобностях и выслушав слова столь же горячего дядиного неодобрения, Анвар выклянчил-таки у него разрешение снять с разбитой техники пару-другую моторных кожухов.

— А раис спросит, что я ему скажу? — упирался дядя Шукур.

— Дядя! — убеждал его Анвар, молитвенно прикладывая руки к груди. — Зачем раис будет об этом спрашивать, когда вы сами мне только что сказали, что эта сеялка уже двадцать лет поломана и никто ее никогда не починит, потому что нужных запчастей сто лет не делают!..

Чертыхнувшись, дядя Шукур позволил ему воспользоваться инструментом. Вооружившись парой чурбаков и кувалдой, Анвар расколотил кожухи в более или менее ровные листы. Семь раз отмерив, навертел в них дырок (дядя еще даже помогал, придерживал, чтобы не елозили под сверлом). Потом набрал прямо с пропитанной соляркой земли ржавых болтов и гаек, тех, что подходили друг к другу, и свинтил заготовленные части. Пришлось, конечно, и еще раз кувалдой маленько пройтись. Готовая конура выглядела так, будто жить в ней должна не собака, а, скажем, мотоблок или газонокосилка. Но, как говорится, в какой пиале ни подай, лишь бы чай был хорош. Анвар выпросил у матери старый, совсем рваный отцов чапан, постелил, и в итоге Паланг замечательно в этой железной будке устроился. Правда, когда вырос, то, бывало, по ночам, ворочаясь, все же немного погромыхивал.

А вырос он как-то очень быстро. Не успели оглянуться, а щенок уже превратился в молодого мощного пса — веселого, добродушного, с яркими, всегда смеющимися желто-карими глазами.

— Паланг! — звал Анвар.

Анвар с ребятами за алычой — и Паланг рядом, Анвар с дядей Шукуром на рыбалку — и Паланг здесь, берет дядя Шукур Анвара с собой за куропатками — и Паланг следом, Анвар за хворостом — и Паланг с ним...

Анвар любил ходить за хворостом.

Если из-за горы Шох приходила большая туча, то на следующий день в потревоженном бурей горном лесу набрать две вязанки дров ничего не стоило. Анвар привязывал осла к дереву, а сам садился на краю обрыва. Паланг ложился рядом.

С края плато открывался головокружительный вид. Голубые склоны дальних гор, белые шапки ледников на вершинах, синее небо, по которому порой скользили вспененные до пронзительной белизны облака. Поблескивающее лезвие реки рассекало узкую долину, а по серой бечевке дороги ползла рыжая букашка грузовика. Игрушечные кубики кишлачных кибиток выглядывали из курчавой зелени, и в одном из этих кубиков он родился и вырос...

Что-то занималось в душе, грело, волновало, томило, хотелось найти слова, чтобы рассказать об этой красоте, — и они находились, наворачивались на язык: новые, звучные, неслыханные прежде слова!..

Дорога домой была легка. Паланг трусил следом, время от времени озабоченно ныряя в заросли и всегда возвращаясь на тропу с таким видом, будто совершал там какие-то очень важные поступки. А мальчик, погоняя осла, во весь дух горланил новую песенку, и эхо повторяло ее, радостно удивляясь неслыханным прежде звукам. К вечеру она обычно забывалась — должно быть, для того, чтобы освободить место в душе для новой...

Паланг со всеми дружил и ни с кем не ссорился. И его в ответ все признавали за своего. Даже кишлачные собаки, хоть и через силу. А попробуй не признай такого здоровяка: сейчас обрубком хвоста повиливает и улыбается, а ну как зубы покажет?

Анвару подчас даже казалось, что Паланг какой-то уж слишком добродушный пес.

Однако два случая его в этом разуверили.

Кличку Силач долговязый Салих присвоил себе сам, и все с этим молчаливо соглашались, потому что в нем и впрямь было много дурной силы. Но за глаза при этом звали Салихом-Бараном, а в лучшем случае — Косым Салихом. И для того, и для другого были некоторые основания: в школе Салих едва осилил пять классов, после чего, из-за явной бесперспективности дальнейших занятий, был взят подпаском в одну из колхозных бригад. Там он совершил карьеру, возможную в подобной ситуации, то есть вырос до пастуха. Летом пропадал на летовках, а зимой погуливал в компании пары-тройки таких же дурных кишлачных парней. Его отец через силу тянул шестерых младших братьев Салиха, но старшего это, похоже, никак не касалось.

Той весной, когда в Хуррамабаде происходили беспорядки и погромы, Салих со своими дружками, по слухам, тоже был там. Говорили, что возил их учитель физкультуры Махадов, который после этих событий в кишлак не вернулся. Парни же приехали и хвастали спьяну о своих геройствах, а Салих даже показывал кому-то трофеи — золотые вещицы, которые им якобы достались в кем-то разгромленном и подожженном “Ювелирторге”. С тех пор его стали еще больше сторониться. Ждали, что призовут в армию, — так и тут вышла неудача: время было еще более или менее мирное, и комиссия сочла косоглазие достаточной причиной, чтобы освободить призывника от службы.

Как-то вечером мать послала Анвара к тетке Саломат за шерстью. Паланг трусил за ним, потом унюхал что-то важное, решил пробежаться пустырем и пропал в сумерках. Дорога лежала мимо школы. Анвар снова вспомнил о сегодняшней утрате — отец недавно подарил такую хорошую шариковую ручку... и вот она куда-то делась. Вдруг ему пришло в голову, что она могла выпасть из кармана, когда гоняли мяч на большой перемене. Прямо увидел, как она лежит в траве... или закатилась в ложбинку у стойки баскетбольного щита… Да ну, давно уж подобрал кто-нибудь из второй смены!.. А вдруг? Ты, как говорят, крути маслобойку, а будет ли масло, один бог знает.

Он