заканчиваться не целой танкеткой, а ее половиной, одной первой строкой. Это даже не противоречит медитативному свойству танкетки. Если цикл заканчивается отдельной строкой, а это два или три слога, в сознании читателя происходит осознанное продление текста еще на три или четыре слога, во всяком случае, возникает хотя бы пауза такой длины. С другой стороны, если автор вместился в полтанкетки, ему незачем додумывать еще одну лишнюю строку…”

См. также: Алексей Верницкий, Георгий Циплаков, “Шесть слогов о главном” — “Новый мир”, 2005, № 2.

См. в “Сетевой словесности” постоянный раздел “Две строки / Шесть слогов”: <http://www.litera.ru/slova/26>.

Жан-Поль Сартр. “Аминадав”, или О фантастике, рассматриваемой как особый язык. Перевод с французского и вступление С. Зенкина. — “Иностранная литература”, 2005, № 9 <http://magazines.russ.ru/inostran>.

Рецензия (=статья) на роман Мориса Бланшо “Аминадав” (1943).

Валерий Сендеров. Четвертый Рим старца Филофея. — “Посев”, 2005, № 9.

“Русское государство, во всяком случае, опасность Филофеева учения хорошо поняло: идею „Москвы — Третьего Рима”, при всей ее соблазнительности, оно никогда своей не признавало . А в конце ХVII в., с зарождением в России империи, „имперская” идея старца окончательно сошла на нет. И Россия через считанные десятилетия стала ведущей европейской державой”.

См. также: Валерий Сендеров, “Православен ли „Третий Рим”?” — “Посев”, 2005, № 8 <http://posev.ru>.

См. также: Валерий Сендеров, “Общество и власть в России” — “Новый мир”, 2005, № 12.

Чан Симо (Chang His-mo) . Китай должен рухнуть, чтобы Россия осталась единой. — “Посев”, 2005, № 7.

Содержание статьи вполне укладывается в ее название. Перевод из “Taipei Times” (Тайвань), 2005, 28 мая.

Игорь П. Смирнов. TV в силовом поле культуры. Некролог. — “Критическая масса”, 2005, № 2.

“Общий уровень русской культуры сейчас не идет в сравнение с тем, которого она достигла в 1990-е годы, когда телевидение владело умами. Европа и Америка пережили высшее креативное напряжение в последний раз в 1960 — 1980-х: сформировавшаяся тогда постмодернистская парадигма рухнула, не замененная ничем, равноценным ей, о чем многое можно было бы сказать, будь то тема моей статьи. Я не помню, в какой момент скудость мысли, циркулирующей в логосфере, и угасание там порыва к эксперименту ассоциировались у меня с депрессией, переживаемой телевидением. Но когда это короткое замыкание случилось, оно сделало для меня зримым то обстоятельство, что филиппики Франкфуртской школы в адрес телекультуры не что иное, как явление, сопоставимое с неприятием фотографии Бодлером или киноискусства — Андреем Белым. Тем, кто умственно оперирует знаками и значениями, непросто смириться с фактом, что культура обновляется еще и за счет того, что возникают прежде неизвестные каналы, по которым мы получаем информацию”.

Солдаты литературы. Беседу вел Ян Шенкман. — “НГ Ex libris”, 2005, № 39, 20 октября.

Говорит Олег Чухонцев: “Вот, скажем, Максим Амелин. У него издательство. Одновременно он переводит Катулла, Пиндара. Издал Хвостова, пишет статьи о XVIII веке. Если б я был лет на тридцать моложе, то избрал бы именно этот путь. Зачем терять время в котельной или заниматься перепродажей видеотехники? Это все романтика для дураков. Или для тех, кто почему-либо уверен в своей гениальности. А если говорить о нормальных солдатах литературы, то они остаются при ней, хотя это и непросто. Ты можешь не быть профессиональным поэтом, но быть профессиональным литератором все-таки желательно. Иначе беда. Я видел по своим коллегам, как они мучились: не могут ни переводить, ни заметки написать, ни рецензии. Они — поэты. Это оправданно только в одном случае — если у тебя есть шедевры, хотя бы один. А кто знает, есть ли они? При жизни это невозможно узнать. Читателю же наплевать, чем пожертвовал поэт и сколько он недоедал. Важен результат”.

Юрий Солозобов. Русские на том свете. — “Апология”, 2005, № 5, июль.

“История — это скорее алхимия. Как говорится, лженаука. Ведь „настоящая наука” в принципе не может заниматься тем, чего попросту не существует. В отличие от естествоиспытателя историк имеет дело не с фактами, но скорее с неосязаемыми воспоминаниями. <…> История не является, как принято считать у школяров, рассказом о последовательности событий. Такое естественно-научное понимание истории представляет собой не более чем популярное заблуждение. Отживающий миф, подобный дарвиновской эволюции. <…> История шаманит: она лишь оживляет тени предков. Историк, передвигаясь по придуманным им эпохам и самозваным формациям, на деле путешествует по тому свету. Он скользит от давно умерших к умершим недавно и временно живущим”.

А также — о русском смертоцентризме . “Пусть культурологи нам подробно напишут о сходстве культа мертвых у латинос и русских. Там — карнавал мертвых, здесь — обычай на Пасху ехать на кладбище. И это почитание умерших — не просто архаическое переживание или общность маргинальной судьбы на задворках глобальной цивилизации. Наши покойники — это единственные и самые верные проводники по окружающему нас перевернутому миру . Они помогли реализовать временно живым недостижимый русский стандарт — квартиру, машину, дачу. Родители оставили квартиру, на часть теткина наследства купили машину, а ничья бабушка за батон отписала домик в деревне. Теперь этот не доеденный старушкой батон покрошат на свежую могилку, птички склюют крошки и отнесут их на тот свет. В ирей , где, по преданью, зимуют за морем живые твари. Птицы перелетают туда по Млечному Пути, а гады уползают осенью в ирей вверх по древу. Там ад и рай находятся рядом, так что обитатели того света мучаются или блаженствуют по соседству. Словом, почти так же близко, как и в современной России”.

Александр Тетиор. Человек создан не для счастья. Ф. М. Достоевский и современное представление о бинарной множественности мира. — “Москва”, 2005, № 9.

Среди прочего: “„Человек создан для счастья, как птица для полета”, „Грубым дается радость, нежным дается печаль”, „Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман” и т. д. Это „мемы” — единицы памяти, содержащие краткие и емкие сведения о важнейших элементах взаимодействия человека и среды. Гигантский набор рекомендаций, закрепленный в поговорках, пословицах, традициях, песнях, мифах разных народов,— это тоже мемы. Мемы как культурные репликаторы (в отличие от биологических репликаторов — генов) реализуются после их закрепления в памяти и влияют на