учить его примером, учить тем языком, который употребляется. Я вам могу пример дать об этом <…>. Во время немецкой оккупации немцы вывозили из России детей, которых употребляли на работы. Один мой товарищ, такой Ваня, который потом стал в Америке епископом Сильвестром, был допущен к такой группе детей, потому что говорил по-немецки. Среди этих детей он встретил мальчика лет 10—11, который его поразил тем, что его мысли были как бы оформлены Евангелием и что он часто употреблял такие формы речи, которые не были цитатами из Евангелия, но настолько напоминали евангельскую мысль, что мой товарищ его отозвал в сторону и говорит: „Слушай, ты такой маленький — откуда ты так хорошо Евангелие знаешь?” Мальчик ответил: „Евангелие? А что это такое?” — никогда не слышал. Ваня ему говорит: „Евангелие — это такая книга, где говорится о жизни и учении Иисуса Христа”. — „А кто это такой? ” И, продолжая расспросы, Ваня обнаружил, что родители этого мальчика были верующие. Это было сталинское время, дать ему какое бы то ни было религиозное воспитание было слишком опасно; в школе его могли спросить, как других детей спрашивали: А ты знаешь, кто такой Бог? А ты знаешь то? знаешь сё? — и он выдал бы своих родителей. И родители взяли за правило никогда, во всяком случае при нем, не говорить ничего, что не было бы созвучно евангельской правде. И он Евангелие воспринял как норму жизни, не как „учение” каких-то людей о ком-то или о чем-то, а — „так люди думают”, „так мои родители чувствуют”. И когда владыка Сильвестр дал ему Евангелие, он начал читать: „Да, да, вот оно так и есть…” Вот это самое истинное воспитание, какое можно дать ребенку. А когда ребенок видит, что родители живут на своем уровне одним образом, а когда снисходят на его уровень, начинают жить по-иному, он сразу понимает, что все это ложь, подлог, что все религиозное воспитание — только способ над ним получить власть”. Напомню, что любые тексты владыки Антония — это расшифрованные магнитозаписи.

В этой книжке “Записок” не обошлось и без темы воспитания наследников русского престола (Ольга Эдельман), и без “иноверческих” примеров (см. статьи о мусульманской школе воспитания Михаила Рощина и Исмагила Шангарева ), а также — без пионерии (Светлана Леонтьева) и трудновоспитуемых (Максим Кронгауз). Последний автор опирается в своей статье на пьесу Евгения Гришковца “Как я съел собаку” — М. К. разбирал ее с французскими студентами-русистами, рассуждая, помимо прочего, о воспитании свободой и испытании унижением…

Вообще в 18-м по счету номере “Записок” материалы организованы по привычно-удобной схеме: использованы все классические журнально-альманашные жанры (рецензии, интервью, социологические исследования и проч.) — гомеопатически разбавленные уместными цитатами из одноименного издания позапрошлого века.

Анатолий Найман. Деревенский философ. Стихи. — “Октябрь”, 2005, № 1 <http://magazines.russ.ru/October>.

............................................

И, в общем, я жизни доволен итогами,

смотря с крыльца, как здоровые лбы

под водоотталкивающими тогами

отправляются с девственницами по грибы.

(“Деревенский философ”)

........................................................

Лето — как фильм про наци: все шнелль и шнелль .

Старость зверей узнают, умножая на шесть

возраст. Но сколько прожил сентябрьский шмель,

на полпути к фонарю побеждая тяжесть?

(“Двор наполняется снизу вверх…”)

Арсений Несмелов. Я люблю вас, старые погоны. — “Рубеж”, Владивосток. Альманах. 2004, № 5.

Большой знаток литературы русского зарубежья, Евгений Витковский пишет во врезе о том, что стихотворение “Старые погоны”, за которым он “охотился много лет”, впервые публикуется целиком, вместе со второй частью. “Уж по телу резались погоны, / Забивались звездочки в плечо… / Разве пленных офицеров стоны / В нашем сердце не звучат еще?..”

Я опять вспомнил, как в Рыбинске, на уходящей в Волгу стене биржи, Юрий Кублановский (вместе с которым мы, кстати, с недавних пор состоим в редколлегии “Рубежа”) показал мне поразительно лаконичную мемориальную надпись, выбитую местным краеведом-энтузиастом: “Здесь в 1918 году большевики расстреливали русских офицеров”.

Соединилось как-то.

Олег Павлов. Русская литература и крестьянский вопрос. — “Октябрь”, 2005, № 1.

Это тридцатипятистраничное эссе — лучшее из читанного мной — на объявленную в заголовке тему. Хоть сейчас в школьные, вузовские или какие угодно пособия. Энциклопедично, парадоксально, страстно и жестко.

“Любовь к народу — это подмена, потому что полюбить и понять мужика — значит перейти в его идею, а это для интеллигентного человека невозможно. Даже если он отречется от своих идеалов, то сможет ли понимать, верить, чувствовать как русский мужик? Сможет ли посмотреть на себя глазами мужика? „А любите ли вы то, что любит русский народ?” — обращался Достоевский к своему сословию. Что понял Блок: такая любовь никогда не станет любовью. Она примет совершенно другую форму: нелюбви к реальности, в которой существует со своей идеей народ... Поэтому любовь к народу становилась ненавистью к России. Поэтому человек из народа становился для интеллигенции „маленьким человеком”, которого, чтобы уж полюбить, нужно возвысить как существо нижестоящее в своем развитии, то есть научить, воспитать, освободить... Конечно, он ведь не мог бы сам себе преподать уроки, сам себя выпороть для прилежания, сам себе простить грехи для очищения души, сам с себя сорвать оковы, чтобы обрести свободу! Все это должен был делать для него кто-то другой  — учить, наставлять, освобождать, пороть! <…>

Идея народности — это революционное задание. С нее, с этой идеи, начинается эстетизация безбожия. Такого рода эстетическая критика внушает искусству революционный дух... Начинается разрушение традиций, то есть исторической и духовной связи в явлениях культуры, авторитет и тайну которых можно не признавать. Дается моральное разрешение к новой свободе в поступках, так что прежде постыдное становится публичным. От искусства требуется быть современным, но не иначе как „разрушая старые художественные формы”, рационально освобождая русское в искусстве от чувства любви и родства с русским же по духу”.

Роман Сенчин. Рассказы. — “Дружба народов”, 2005, № 1.

Это сразу после него, Сенчина, в номере идет Илья Кочергин (см. выше).

Рассказов тут три: “Постоянное напряжение”, “Жилка” и “Шайтан”.

…Вот и традиционно-реалистическая (короткая!) линия у Сенчина пошла. Или это задача