с Вами, как нам обоим кажется, возимся по ходу разговора с „сильными литературными текстами". И если „ни любовь, ни вера, ни жизнь, ни творчество здесь почти невозможны", то минус-присутствие всего этого, воронка отсутствия, куда мучительно затягивает протагониста, очень даже ощущается, как раз будучи источником художественного воздействия. Это „скорбное неверие" (по С. Л. Франку) снимает обвинения в „цинизме", „безнравственности" и пр., которые мы-то избегали предъявлять, однако есть немало охотников...

Но это — к слову. Я о другом. Замечанием об „уходе в молчание" как эпилоге подобной прозы Вы предвосхитили мой умысел напоследок еще раз процитировать А. Гольдштейна: „Достигающий этой словесности и есть тот, кто ее покидает". Литая формула, можно сказать, дистих. В устах того, кого вскоре не стало, звучит особенно пронзительно. Между тем наши авторы, слава Богу, живы и, кажется, не стремятся умолкнуть. Следовательно, им предстоит или освободиться от своих героев-двойников, или преобразовать их заодно с собой; ведь всплыть из глубин молчания к самоповторению значит потерять уже и творческую репутацию в заинтересованной литературой среде”.

Евгений Сидоров. Записки из-под полы. — “Знамя”, 2008, № 2.

“Однажды, уже давным-давно, в Бергамо в весьма интеллигентной писательской среде (в основном это была наша эмиграция) я выразился в том смысле, что не понимаю еврейства как принцип, как знак априорной правды, избранничества и некоего духовного высокомерия, пусть и невольного. Что тут началось! Меня заклеймили позором и потребовали отречения. Представьте, я начал оправдываться, а потом задумался. Получается, что оголтелое, псевдопатриотическое русофильство не любить и порицать мне морально разрешено, это законно, а вот осуждать национальные эксцессы в другом народе мне намертво запрещено под страхом прослыть антисемитом. Слава Богу, нашелся умный и насмешливый еврей, поддержавший меня в ту минуту. И все-таки, думаю, не стоило мне, русаку, с наскока лезть в эту тему, кровоточащую и исторической памятью, и на генетическом уровне. Точно не стоило”.

Валерий Шубинский. Игроки и игралища. Очерк поэтического языка трех лениградских поэтов 1960 — 1970-х годов. № 2 [Бродский, Соснора и Аронзон]. — “Знамя”, 2008.

“„Я" Аронзона (в его вершинных стихах) — это лишь нечто, результирующее из безоглядной смелости речи и чувства и из помянутой „полуулыбки", из легкой закавы-ченности сказанного. Индивидуальность поэта и житейский „образ автора" — вещи совершенно разные, не имеющие между собой ничего общего; в шестидесятые этот

трюизм осознавался немногими, и в этом одна из причин, по которым Аронзон не был вполне оценен при своей короткой жизни.

Однако в семидесятые годы его имя стало одним из важнейших для ленинградской „второй культуры". И не случайно именно в эти годы взаимная подвижность и взаимозаменяемость лица-маски становится одним из важнейших принципов в поэзии Елены Шварц и Сергея Стратановского. Правда, этих поэтов отличают от Аронзона две важнейшие особенности: во-первых, драматургическая, программно-полифоническая структура большинства их стихотворений, во-вторых, — то, что смена лица говорящего (или изменение степени „закавыченности", отчужденности речи) у них маркируется не столько грамматикой, сколько смешением лексических пластов. <...> Ленинградский андеграунд 1970 — 1980-х годов был, пожалуй, в большей степени погружен в язык и мотивирован языком, чем московская неомодернистская поэзия той поры. Но пути этих поисков были во многом намечены еще ленинградскими шестидесятниками — самыми талантливыми из них”.

Юмор Владислава Ходасевича. Предисловие, публикация и комментарии Николая Богомолова. — “Знамя”, 2008, № 2.

“На Плас Пигаль. Светает. Кое-где еще слышна музыка. На тротуарах — запоздалые проститутки. Несколько негров расходятся по домам. У подъездов стоят цинковые ящики с мусором. В одном, поверх всякой дряни, лежит вчерашний букет, не вполне увядший. Негр подходит, роется, отрывает красную розу, продевает ее в петлицу и идет дальше” (“Песня без слов”).

...Почему-то для меня в этой парижской миниатюре мгновенно отразились все фильмы Отара Иоселиани, начиная с приснопамятных “Фаворитов луны”.

Составитель Павел Крючков.

ИЗ ЛЕТОПИСИ “НОВОГО МИРА”

Май

40 лет назад - в № 5 за 1968 год напечатана повесть Василя Быкова "Атака с ходу".

75 лет назад - в № 5 за 1933 год напечатана поэма Павла Васильева "Соляной бунт".

(обратно)

SUMMARY

This issue publishes “Intending to Live” — a tale by Boris Yekimov, “Helpless” — a “book of one song” by Andrey Lebedev and Konstantin Kobrin, “These Girls at the Station” — a story by Dmitry Danilov, and “Pathta”, — a story by Vladimir Lorchenkov. The poetry section of this issue is made up of the new poems by Inna Lisnyanskaya, Natalya Azarova, Viktor Chubarov, Yuliya Idlis and Yury Kublanovsky.

The sectional offerings are as following:

The Heritage: Vyacheslav Polonsky"s (who was among the first “Novy Mir” editors-in-chief) journal (1920 — 1932) (continued).

Time and Morals: “Tired of Spelling” — an article by Maksim Krongauz on the language of Internet users.

World of Science: “A Poet Vacancy”, an article of Revekka Frumkina on pathography — analyzing well-known literary texts by means of psychiatry techniques.

Literary Critique: “Everything — for the Sake of Your Memory” — an article by Viktor Yesipov highlighting a biographical secret of a poem by A. Pushkin.

(обратно)