дверной

И вижу: мир широк.

А кем он населён

Не вижу я давно,

Не знаю, как в нём жить.

И так абстрактен он,

Как только может быть

Абстрактно полотно.

10 января 2008.

 

*     *

    *

До самой ночи все светильники

В моём жилище зажжены.

Теперь уже не собутыльники,

А собеседники нужны,

Нужны советчики и спорщики.

Леплю пельмени я, да вот

Такие зарядили дождики,

Что вряд ли кто-нибудь придёт.

Сияет и экран компьютерный,

Горит кирпичный камелёк,

И тянет свечечка к предутренней

Звезде дрожащий фитилёк.

Казалось бы — все спеты песенки.

И вдруг слетаются на свет

И мотыльки, и сотрапезники,

И те, кого на свете нет.

И ангел с облачком на темени

Крылами раздвигает стол,

И над остылыми пельменями

Двуглавый кружится глагол.

6 января 2008.

(обратно)

Предполагаем жить

Екимов Борис Петрович родился в 1938 году. Постоянный автор журнала. Лауреат многих престижных премий. Живет в Волгоградской области.

Редакция поздравляет Бориса Петровича с присуждением ему литературной премии Александра Солженицына.

Глава I

ОБМАННАЯ РЕКА

Два охранника — крепкие ребята в форме, — ловко подхватив нарушителя под руки, считай, понесли его, как пушинку. В сильных руках он бился, словно птица, кричал:

— Не надо!! Не надо меня забирать! Я не хочу в темноту! Помогите!! Я ничего плохого не делал! Мне было жарко! Понимаете, жарко!!

Летом и вправду в городе жарко. Особенно если город — большой, а окрест его — не прохлада лесов, но лишь просторная степная равнина.

В городском летнем полудне кирпичные и бетонные коробки домов дышат жаром; над черным асфальтом, над нескончаемым потоком машин, захлестнувшим улицы, зыбится горькое марево. Стаи визгливых стрижей, оставляя город, поднимаются и уходят все выше и выше, растворяясь в чистой прохладной сини.

У людей крыльев нет. Их спасенье в куцей полуденной тени домов да чахлой городской зелени или под крышей.

В центре города, среди старых домов, слепящих под солнцем желтизной и белью, могучим собором вздымается новое здание банка. За его зеркально-темными стенами мир иной. Он манит к себе, обещая прохладу.

Зоркие камеры слежения банка, расположенные вдоль стен и на входе, не обратили внимания на молодого человека в легкой рубашечке-“безру-кавке” и полотняных брюках. Человек как человек: молодой, худощавый, в меру высокий, с острыми чертами лица, шевелюрой светлых волос, в молодой пушистой бородке. В отличие от иных посетителей, в руках молодого человека не было ни портфеля, ни сумки, ни даже ныне привычного, пленочного цветастого пакета. Не было и в шагах его обычного устремленья, с каким народ поспешает в такие конторы.

Молодой человек просто шел по улице, томимый жарой, почуял прохладу за этими стенами, поднялся по ступеням. Стеклянные бесшумные двери гостеприимно раздвинулись перед ним, приглашая.

Охранный пост просторного вестибюля не заметил в молодом человеке ничего особенного, позволив ему свободно войти, замедлить шаг и даже остановиться. Что было абсолютно естественным для человека, очутившегося после городского жара и зноя в мире ином, где царили живительная прохлада, мягкий свет и даже слышалось журчанье воды. Именно так: в центре высокого, в целых три этажа вестибюля, среди переплета ажурных лестниц и прозрачных колонн с бесшумными лифтами, перекрывая негромкий людской говор и шелест шагов, явственно журчала вода, ниспадая по мраморному плоскому руслу ступенями, от одного водопада к другому. Рукотворный поток в конце пути своего, на первом этаже вестибюля, растекался невеликим озерцом в каменном ложе с зелеными берегами и исчезал возле огромной стенной мозаики, изображавшей реку, зеленый луг, а дальше — лес.

Живая текучая вода, неспешный ток ее, тихие водопады, зеленые берега — все это невольно завораживало, чаровало. И молодой человек, все более замедляя шаг, наконец остановился, а потом и вовсе снял легкие туфли и с босыми ногами уселся на зеленый берег ручья, опустив руки в поток и наслаждаясь прохладой, умылся, и лицо его засветилось тихой улыбкой.

Перед глазами была река, просторная, уходящая вдаль. Низкий луговой берег и высокий, обрывистый, с темной зеленью леса. Рядом журчала вода. Мир и покой, которые полоняли душу, утишая ее. Вот сейчас он поднимется и пойдет к реке, к лесу, где пахнет хвоей, смолой и даже в жару легко дышится. Он вздохнул глубоко, чтобы учуять этот живительный дух, который растекается по воде далеко. Но почуял совсем иное. Он поднес к лицу мокрые ладони и даже лизнул их. Провел рукою по жесткому ворсу искусственного газона и, все поняв, произнес горько и громко:

— Это — обманная река! Обманная!

Народ проходящий стал оглядываться, останавливаться.

— Да, да... — подтвердил молодой человек. — Сплошной обман. И ничего более.

Молодого человека, конечно, заметили. И не только посетители банка, которые проходили мимо, удивляясь, посмеиваясь.

На одном из этажей, в небольшой, запертой изнутри комнате без окон, но с хорошим искусственным светом, одна из стен была занята экранами следящих устройств, расположенных как снаружи, так и внутри банка. На экранах было видно многое: городская улица с проезжающими автомобилями, теснота машин, стоящих возле банка, входные марши, двери, просторный вестибюль, лестница, рабочие залы, служебные проходы и коридоры, приемные и, конечно, люди: посетители, служащие — словом, вся здешняя жизнь как на ладони.

Дежурный — еще нестарый отставной военный — работал в банке недавно и был внимателен, без устали переходя взглядом от экрана к экрану. Молодого человека, сидевшего в неположенном месте, он заметил сразу же и, нажав одну из кнопок связи, скомандовал: “Пятый пост, молодой парень сидит на бювете. Разулся... Умывается! Примите меры!” В голосе его зазвенел металл.

Еще в одном кабинете банка, просторном, с большими окнами, был услышан сигнал дежурного, и картинка на настольном мониторе показала причину тревоги: вестибюль, молодой человек, с ногами сидящий на бювете. Хозяин кабинета, седовласый мужчина, тотчас узнал нарушителя и торопливо вышел из кабинета.

Странного посетителя теперь уже увидели все; он поднялся в рост и громко говорил, указывая на водный поток и картину:

— Это не ручей, а обман! И это не трава, — провел он рукой по жесткому ворсу искусственной зелени, — а тоже обман. И это все, — указал он на мозаичную картину, — вранье сплошное. Обманная река! Обманный лес! А надо жить